Кристофер Прист - Бесконечное лето
Август 1940 года
Пивная была в глубине квартала; мостовую перед входом выложили брусчаткой. До войны на улицу выставляли круглые железные столики, чтобы желающие могли выпить на воздухе, но в первую военную зиму столики сдали на металлолом. Кроме этого факта, о военном времени ничего не напоминало, хотя витрины были заклеены бумажной лентой крест-накрест.
Взяв пинту горького пива, Ллойд выбрал себе место, уселся, отхлебнул и осмотрелся. Не считая его самого и девицы за стойкой, в пивной было четверо. Двое сидели за одним столиком — мрачно, в компании полупустых кружек крепкого портера. Еще один расположился в одиночестве возле двери. Перед ним лежала газета, и он уставился в кроссворд.
А четвертым посетителем оказался замораживатель. На сей раз это была женщина. Как и все замораживатели, она была одета в грязно-серый комбинезон и имела при себе прибор для создания застывшего времени. Прибор походил на современную портативную фотокамеру, был подвешен на ремне вокруг шеи… хотя нет, он был все-таки гораздо больше камеры и по форме напоминал куб. Спереди, там, где у камеры располагались бы меха и объектив, виднелась полоска белого стекла, то ли матовая, то ли полупрозрачная, но несомненно, что фиксирующий луч проецировался именно отсюда.
Ллойд, по-прежнему в темных очках, различал женщину смутно, едва-едва. Казалось, она смотрит именно в его сторону, но спустя буквально пять секунд она отступила назад, в стену, и исчезла из виду. Он взглянул на девицу за стойкой, и та, будто только и ждала повода, заговорила с ним:
– Думаете, сегодня они долетят сюда?
– Не хочу гадать, — сухо ответил Ллойд, не испытывая ни малейшего желания быть втянутым в разговор, и сделал несколько поспешных глотков: поскорей бы допить и уйти.
– От этих сирен вся торговля насмарку, — пожаловалась девица. — Завывают чуть ли не каждый час весь день, а иногда и вечером. И все тревоги ложные…
– Да-да, — нехотя отозвался Ллойд.
Она попыталась развить тему, но, к счастью, ее окликнули, подзывая к другой стойке, и Ллойд облегченно вздохнул: он терпеть не мог вступать в случайные разговоры, а в пивной тем более. Он слишком давно чувствовал себя отделенным от всех и вся, а кроме того, так и не освоился с современной фразеологией. Довольно часто его вообще не понимали — он строил фразы иначе, чем собеседники, как и полагалось в его эпоху.
И вообще он зашел сюда зря. Момент был самый подходящий для того, чтобы отправиться на луговину: пока не кончилась тревога, там будет совсем немного народу. А он, когда появлялся у реки, хотел побыть один.
Допив пиво, он встал и двинулся к выходу. И тут заметил у самой двери живую картину, совершенно свежую. За столиком сидели двое мужчин и женщина; их контуры казались нечеткими, и Ллойд снял очки. Теперь его поразила яркость зрелища: на картину падал солнечный свет, и она вспыхнула так резко, что сразу затмила реального человека в дальнем конце того же стола, по-прежнему углубленного в кроссворд.
Один из замороженных был моложе двух остальных и сидел чуть поодаль от них. Он курил — на столике, выступая на полдюйма за край, лежала зажженная сигарета. Мужчина постарше и женщина явно пришли сюда вдвоем; они держались за руки, и мужчина наклонился, целуя ее запястье. Губы его уже коснулись руки; он прикрыл глаза. Женщину, все еще стройную и привлекательную, хотя ей давно перевалило за сорок, жест спутника приятно удивил и позабавил; она улыбалась, однако смотрела не на галантного кавалера, а на более молодого, сидящего напротив. Тот, с любопытством наблюдая за происходящим, поднес к губам кружку с пивом. Галантный кавалер свое горькое пиво даже не трогал — оно, как и стаканчик портвейна для женщины, стояло на столе. От сигареты молодого мужчины поднимался серый курчавый дым. Освещенный солнцем, он недвижно застыл в воздухе, а столбик пепла, отвалившийся от сигареты и поплывший к двери, завис в четырех-пяти дюймах над ковром.
– Чего тебе надо, приятель? — подал голос посетитель с кроссвордом.
Ллойд поспешил вновь надеть очки: до него наконец дошло, что в течение последней минуты он, казалось, неотрывно пялится на этого человека.
– Прошу прощения, — произнес он и ухватился за объяснение, к которому прибегал чаще всего. — Мне померещилось, что я вас знаю. Человек близоруко уставился на Ллойда, потом сказал:
– Никогда вас прежде не видел…
Ллойд изобразил глубокомысленный кивок и проследовал к выходу, мимолетно бросив взгляд на троих замороженных. Молодой с кружкой у рта невозмутимо следит за парочкой; мужчина склонился в поцелуе так низко, что почти лег на стол; женщина улыбалась, посматривая на молодого и явно наслаждаясь мужским вниманием; вокруг стоял пронизанный светом волнистый дым.
Ллойд вышел из пивной на теплое солнце.
Июнь 1903 года
– Ваша матушка хочет, чтоб я женился на вашей сестре, — сказал Ллойд.
– Знаю. Но Шарлотта мечтает вовсе не об этом.
– Я тоже. Смею ли я осведомиться, что вы лично думаете по этому поводу?
– Я не смею оспаривать решений родителей, Томас.
Они шли медленно, держась на некотором расстоянии друг от друга, и оба смотрели себе под ноги, избегая встречаться глазами. Сара вертела в пальцах зонтик, спутывая кисточки. Здесь, на прибрежных лугах, они были почти совершенно одни: Уэринг с Шарлоттой отстали ярдов на двести.
– А мы с вами? По-вашему, мы чужие друг другу, Сара?
– Что вы имеете в виду?
Пожалуй, она слегка задержалась с ответом.
– Ну вот сейчас, мы с вами вдвоем…
– Вы это подстроили.
– Подстроил?
– Я заметила знак, который вы подали кузену.
Томас ощутил, что краснеет, хоть и понадеялся, что в ясный теплый день краска может сойти за румянец. Тем временем на реке лодка-восьмерка легла на обратный курс и опять проплывала мимо. Помедлив, Сара добавила:
– Я вовсе не избегаю вашего первого вопроса, Томас. Я рассуждаю сама с собой, чужие мы или нет.
– И к какому же выводу вы приходите?
– Думаю, мы уже не совсем чужие.
– Я был бы счастлив видеться именно с вами, Сара. Без всякой нужды что-либо подстраивать.
– Мы с Шарлоттой поговорим с мамой. Между собой мы немало беседовали о вас, Томас, но делиться с мамой пока не решались. Не бойтесь задеть чувства моей сестры — вы ей нравитесь, но не настолько, чтоб она хотела выйти за вас замуж.
Сердце забилось учащенно, и Томас, набравшись смелости, спросил:
– А вы, Сара? Могу ли я…
Она потупилась и отступила с тропы в сторону, в густую высокую траву. Томас не сводил глаз с мягкого изгиба юбки и сияющего розового круга зонтика. Ее левая рука слегка касалась бедра. Наконец она ответила:
