Иван Валентинов - Мертвая вода
- Да... Тут мне многое непонятно... Ну, не в том дело. Ты вот что, Егоров, шагай сейчас, отдохни, поспи...
- Куда шагать-то?
- А, ты же приезжий... Вот задача... Ага, вспомнил: тут неподалеку живет тетка одна. Вдова, с дочкой. Так она пускает постояльцев. Ты скажи, что я просил. Коноплев. Она меня знает. Да, у тебя ж и денег нету...
Дежурный полез в карман и вытащил мятую трешницу.
- Держи. Да бери, вернешь по прошествии времени... А завтра с утра сюда. Тут народ подойдет наш, займутся с тобой и разберутся, как положено. Понял?
- Понял. Скажи, Коноплев, быстро найдут его?
- У нас работа такая. Искать и находить. Чем быстрее - тем лучше. Ладно, иди...
Егоров поднялся, шагнул к двери.
- Постой-ка! Тебе, может, в больницу надо?
- Нет... Все в порядке.
- Ну, гляди... Вон, кровищи-то у тебя на пиджак натекло. Дойдешь? А то бойца пошлю, проводит.
- Да нет, спасибо. Говорю же - все в порядке. Будь здоров!
Дом, где принимали постояльцев, был большой - рубленый пятистенок в четыре окна по фасаду. Но строение ветшало. Это Егоров заметил, едва ступив на крыльцо. "Безмужняя хозяйка-то. Вот и некому починить", подумал Алексей, поднимаясь по шаткой подгнившей лесенке. Хозяйка - ее звали Анна - встретила Егорова в просторных сенях, сказала неприветливо: "Ночуй, раз пришел. Голодный, небось? Разносолов не жди, а щей в чугунке немного осталось. Заходи, чего стоишь..." В комнате горела семилинейная керосиновая лампа. Анна вошла первой, повернувшись, и у Егорова непроизвольно приоткрылся рот: вдова была необыкновенно красива. Смугловатое, тонко очерченное лицо. Яркие губы. Темные брови ровными дугами. Густые стрельчатые ресницы. Чем-то это лицо напоминало изображения пресвятой девы на старинных иконах. Но не было в нем ничего мученического, ничего великопостного. Выразительное было лицо. И Егоров увидел, что Анна смотрит на него с брезгливым сожалением.
- Ох, и нескладный же вы народ, мужики... Где это ты так вывозился? И дождей вроде не было, а ты весь в грязище.
Только сейчас, в этой чистой и светлой комнате Алексей заметил, что и в самом деле был непристойно грязен. Он попытался объяснить, как все произошло, но вдова решительно прервала его.
- Ладно, потом расскажешь, коли захочешь. А сейчас снимай все, постираю. Печка горячая, к утру высохнет. Да не бойся, голым не оставлю, найдутся штаны и рубаха - латаные, да чистые. Давай, давай, без разговоров...
Переодевшись и вернувшись в комнату, Егоров увидел на столе большую глиняную миску, полную горячих щей, краюшку хлеба, солонку и почувствовал лютый голод. Алексей набросился на еду, ничего не слыша и не замечая. Он вытер остатком хлеба миску, облизал ложку. Хозяйки не было, она громыхала корытом и ведрами в глубине дома. А у притолоки стояла девочка лет двенадцати. В одной руке она держала книжку, а другой перебирала кончик толстой каштановой косы, перевязанной голубой лентой. Девочка смотрела на Егорова без всякого смущения, с любопытством и одобрением: ей, видимо, нравилось, как он управляется с едой. "Очень похожа на мать, - решил Алексей, - только носишко в веснушках и глаза синие, как васильки. А у Анны - серо-зеленые...".
- Как тебя зовут?
- Сеня... - тихо ответила девочка.
- Как?..
- Ксенией ее зовут. А ей не нравится, вот и называет себя мальчишеским именем, - сказала вошедшая в комнату Анна. - Ну, приезжий, ты, видать заговоренный - крови с рубахи да пиджака полное корыто, а ты вот на своих ногах. Где это тебя пырнули? Может, перевязать надо? Я умею, и бинт найдется...
- Да нет, зажило уже...
- Как зажило? Кровь свежая. Быть того не может...
"Надо как-то объяснить, - думал Егоров, - а что скажешь? И можно ли посвящать женщину в такие дела?" Анна строго глядела на него, и глаза ее были такие чистые и честные, что Алексей решился: "Расскажу все как есть. Недаром же тот чекист сюда направил. И девочка какая милая и смышленая, видать. "Сеня". Вот смешная..."
Егоров говорил долго. Вдова сидела напротив, подперев щеку ладонью. Ксения притулилась рядом с матерью. Обе слушали очень внимательно.
- ...в из райотдела - к вам. Вот и все...
Молчание затянулось. Потом Анна, не говоря ни слова, поднялась и вышла в соседнюю комнату. Слышно было, как она взбивала подушку - готовила Егорову постель. Ксения тихонько сидела у стола, зачарованно глядя на гостя, словно находился перед ней не худощавый тяжелорукий рабочий человек в латаной-перелатанной сатиновой косоворотке с чужого плеча, а легендарный герой или сказочный принц.
- Спать пора, дочка! - Анна сказала это без строгости.
- Еще почитаю немножко...
- Иди, иди... Двенадцатый час. И в кого ты такая уродилась, читательница. От книжки не оторвешь...
Девочка нехотя слезла с лавки, ушла.
- А ты, Алеша... Тебя ведь Алексеем зовут? Да - Верю - правду ты рассказал. По глазам видела и бабьим чутьем чую. Верю. А люди не поверят. Ты сам посуди: виданное ли дело, чтоб человека едва не насквозь ножом проткнули, а он через день здоров. И чем лечился? Водичкой ключевой! Такое, Алеша, только в сказках бывает. Вот что тебе люди скажут...
- Скажут?.. А вот это - не доказательство?
Егоров повернулся к Анне спиной, поднял рубаху.
- Попусту заголяешься, шрам кажешь. Я сказала - верю. Так кто я? Баба вдовая, не шибко грамотная, ни за что не отвечаю, кроме малого своего дела - санитарка я в лазарете. Однако же ни от врачей, ни от иных людей не слыхала о лекарстве, которое чуть ли не покойника в одночасье на ноги ставит. Сам же ты тоже, вижу, больше руками приучен работать, чем головой. Какая тебе вера? Тут надо-людей ученых призвать, чтоб разобрались. А тебя разве ученые послушают?
- Послушают... Я докажу! Ведь это какое для людей больных или раненых лекарство! Это же спасение, может, для многих тысяч. Как же не послушают?
- Нет, Алеша. Ты сейчас за это не берись. Ты ведь сейчас кто? Ты для властей подозрительный. Документов никаких. Партийный билет предъявить не можешь. Об этом заботься, чтоб бумаги свои вернуть, врага изловить. А как станешь полноправным, да еще коммунистом - тогда иди к властям, иди к ученым, требуй - дело святое. А еще лучше: сходи а тот овраг, набери в бутылку своей "влаги жизни" и представь кому следует - вот она, испытывайте! Тогда, наверное, поверят. А сейчас - промолчи...
- Как же промолчать? Ведь и о гаде том ползучем придется сказать, и о ранении?
- Это надо. И скажи, что нож, наверное, вскользь пошел. Не слишком, дескать, тяжелая рана была. Может, так и было? Откуда тебе знать...
- Так ведь зажило совсем. За такой срок и легкие раны не затягиваются.
- Ну, не знаю... Придумай что-нибудь. Утро вечера мудренее...
Утром Егоров получил свою одежду - чистую, заштопанную и выглаженную. Он понял, что Анна поднялась на зорьке, чтобы все успеть. И щетка сапожная нашлась, и сильно сточенная бритва.
