Максим Макаренков - Рассказы
Она погрустнела, плюхнулась на табуретку, зажала ладошки между коленей.
— Я оживаю. Я оживаю там, понимаешь? Кажется, что если я все это и дальше выговаривать с ребятами буду, обмениваться всем, что мне видится, то я совсем оживу. И что жизнь у меня другая будет. А потом так страшно становится. Что бред это все. Все вдруг кончится, и новая серость запрограммированная начнется. Я дура, да?
Она посмотрела на меня в упор. Что я мог ей ответить? Только подойти, прижать ее к себе и сказать: «Нет, Крис, не бред. Тебе хорошо? Хорошо. Значит продолжай. Делай, что считаешь нужным. Это твоя жизнь, твое счастье и твоя удача».
Одно я знал точно, это было ее личное счастье. Я его разделить не мог. И счастье это должно было очень скоро кончиться.
На следующий после этого разговора день меня нашел Загонщик. Он сидел на ступеньках нашего подъезда, курил и невозмутимо ждал. Я сел рядом. Загонщик выпустил три дымных кольца подряд и щелчком выкинул окурок.
— Безымянного уже видел?
Я молча кивнул.
— Сколько дней до его прихода, посчитал?
Я кивнул снова. Загонщик занервничал, вскочил. Прислонился к перилам, вытянул сигарету и снова закурил.
— А почему ты ничего не сказал Старшим? Ты же должен за этим следить! Ты что, снова хочешь встречаться с Безымянным лицом к лицу? Ты что, забыл, мир рухнет, если в него придет Безымянный!
Я поморщился.
— Слушай, Загонщик, к чему столько патетики? Ни ты, ни я не знаем, рухнет мир, не рухнет… Мы знаем одно, что он изменится.
— Да! Да, но настолько, что это будет не наш с тобой мир. Нам с тобой, Старшим, элементалям, Силам, места в нем не найдется!
Теперь курил я. Курил и вспоминал.
Вспоминал, как небо над городом, не этим, другим, в ином месте и времени, погрузилось во мрак, а потом вспыхнуло апельсиновым и алым. Как разгорелось в центре города льдисто-голубое пламя. Как неслись обезумевшие жители, словно стадо, потерявшее вожаков. Тяжело топотало, сопело, не в силах даже орать от ужаса.
И как смеялись те, кто встречал Безымянного. Не было в том смехе раболепства и услужливости, не было фанатичной истерики. Они смеялись так, как встречают товарища, вернувшегося из долгого путешествия и принесшего добрые вести. Они ждали того, кто поможет им исполнить самые безумные мечты.
Я вошел в центр голубого сияния. Такова была моя цель, моя судьба и предназначение. И запечатал ворота, успев услышать гневный крик того, кто подходил к ним с той стороны. И все исчезло… Неверяще смотрели на меня те, кто пришел встретить Безымянного, кто ждал его и готовил возвращение, кропотливо ловя его послания, учась управлять временем и пространством. Они смотрели на меня, как на обманщика. Вернув спокойствие миру, я убил их мечту, бросив обратно в осточертевшую череду будней.
Загонщик снова напомнил о себе.
— И не забывай, твоя женщина, одна из тех, Ждущих.
— Да… Вот это я помню.
— Ну, так помни. — Загонщик положил мне на плечо руку и слегка сжал. — Не позволь себе ее потерять.
А еще через три дня Крис вскочила в пять утра. Я высунул голову из под одеяла и разлепил один глаз. Кристина улыбалась, в ее глазах с вертикальными зрачками плясали веселые бесенята.
— Смотри, что я могу! — прошептала она и взялась кончиками пальцев за одну из своих сережек. Металл потек под ее пальцами и принял форму серебристой змейки. Крис убрала руку. Змейка продолжала слегка извиваться и тихо мелодично шипела. Не шипела даже, а посвистывала.
— Крис, скажи, пожалуйста, — я откашлялся, — тот, кого ты ждешь, он ведь должен придти сегодня?
Она даже не удивилась. Глянула через плечо, улыбнулась и сказала только одно слово.
— Да.
Небо над городом померкло, а потом вспыхнуло апельсиновым и алым. Дома содрогнулись, потекли, принимая новые, невиданные в этом мире формы. Крис восторженно завопила и вылетела из квартиры. Ее каблучки зацокали по ступенькам, хлопнула дверь подъезда. Она ушла. Я подошел к окну, закурил и стоял так, пуская дым и глядя на голубое зарево, разгоравшееся в центре города. Там открывали дверь, там ждали Безымянного. А со стороны шоссе доносился визг тормозов и грохот столкнувшихся машин. Выбегали из подъездов люди, воя от ужаса, не понимая, куда и зачем бежать.
В центр голубого свечения ударили пара вспышек яростного белого огня. Свечение поглотило этот огонь и стало еще ярче. Так закончились дни Старших, ведь только я мог наложить печать и закрыть Дверь. Облака приняли форму изящных длинношеих драконов и стали кружить вокруг центра свечения. Безымянный пришел.
Загонщик подошел ко мне и встал рядом.
— Ты сам понимаешь, что ты сделал? Точнее, чего ты не сделал?
— Да, конечно.
— Ты погубил мир. Ты погубил Старших. И ты потерял свою женщину… Она там, с ним, на века.
Я посмотрел на Загонщика и улыбнулся.
— Вот понимаешь, меня всегда удивляло, почему считают, что если ты живешь тысячелетия, а любимые тобой люди, всего десятки лет, то, со временем, ты начинаешь бояться боли, которую тебе приносит их смерть. И ты, мол, будешь отказываться любить. Чтобы этой боли избежать.
Бред это все. Или говорят так те, кто не любил никогда в жизни. Если любишь, то сделаешь все, чтобы любимый человек жил счастливо до конца дней своих. Понимаешь ты, счастливо! И потом, в конце, проводишь его.
А что я мог дать Крис? Закрой я ворота, каким стало бы ее будущее?
— А мир? Весь остальной мир? Ты подумал, что будет с ним?
— Пойми, Загонщик, слишком долго мы не давали шанса тем, кто ждал Безымянного. Слишком велика была для них плата за серое спокойствие остального мира. Пусть теперь живут они. Они, и Крис…
Мы стояли с Загонщиком у окна и смотрели, как ширится, растет круг льдистого голубого света и ликующе проносятся над ним изящные облака-драконы.
Драйв
Он любил Ее. Не правда ли, более пошлое и избитое начало для истории сложно придумать?
Тем не менее, это было именно так, Он любил Ее… Любила ли Его Она? Сложно сказать…
Какое-то время казалось, что да. Прогулки под луной, поцелуи, милые глупые подарки по поводу и без повода — все это было. Гуляли они вдоль скоростного шоссе. Точнее, когда-то оно было скоростным, а потом дорога ушла в сторону и осталась асфальтовая стрела, летящая через лес, в котором терялся их маленький городок из четырех улиц и одной поляны, которую гордо называли площадью.
Была ли она прекрасна? Неважно… Он даже не думал об этом. Она просто была в его жизни и представить, что может быть иначе, Он не мог. Он не мог представить себе что-то другое, кроме прогулки по серебристому от лунного света полотну шоссе, теплой ладошки в своей руке, мягкого вкуса губ, долгого расставания возле крыльца Ее дома…
