Евгений Гаркушев - Пойте!
– Но почему так? Вы так видите?
– Вижу? Нет, что вы, Машенька. Это реальное положение вещей. Каждый электрон, каждый атом, молекула – суть небольшое колебание всеобъемлющей суперструны. Большой материальный объект – сложение таких колебаний – но ведь все равно колебание! А объект, существующий в пространстве – самая настоящая мелодия. Про корпускулярно-волновой дуализм слыхали?
– Нет, – Маша покраснела. Вроде бы, в школе говорили о чем-то подобном, но она совершенно не помнила физику. Увы. Да и зачем, по большому счету? Экзамены и зачеты уже сданы.
– Не беда. Человек не может все знать. Но тогда вам просто придется мне поверить. Любой человек в физическом плане представляет собой сложение колебаний. И звук – колебания воздуха. И свет, если на то пошло, не что иное, как электромагнитные колебания, но световых симфоний у нас пока не пишут... А на примере звука объяснить волновую структуру вещей понятнее и проще. Мелодии звучат, мелодии взаимодействуют друг с другом. Для того, чтобы изменить жизнь, нужно изменять мелодии, настраивать инструменты. Опуская дремучую теорию, скажу: вам надо петь, Машенька! Петь, петь и петь!
– А что? Современную музыку, или, скажем, арии?
Земляникин насторожился.
– Какую еще современную музыку? А что вы слушаете, милая? Может, у вас от этого все проблемы?
– Да ничего я особенного не слушаю. Так, музыкальные каналы иногда смотрю.
– Винегрет в музыке недопустим! – возмущенно воскликнул профессор. – Некоторые музыкальные каналы хороши – если ди-джей чувствует музыку, а вы настроены на ди-джея. Да только редко такое бывает. В целом – сплошное оболванивание. Вы ведь не приходите в аптеку, не покупаете там таблетки, какие придется, и не глотаете их горстями? Так и с музыкой. Когда я вижу на улице молодого человека или девушку с наушниками, да еще и взором отстраненным, так и хочется наушники сорвать, а плеер растоптать. Губят себя люди! Лучше бы уж курили...
– Вы серьезно? – Маша, наконец-то, испугалась и положила надкушенный кусочек песочного печенья обратно на блюдце.
– Слегка преувеличиваю, – смутился Земляникин. – Пойдемте на улицу, Маша? Или сначала споем? Вам на улице, наверное, неловко петь будет?
– Не знаю, не пробовала, – ответила девушка.
– Сегодня, значит, попробуем! Но для начала – несколько советов. Можно?
– Затем ведь я к вам и пришла, – кротко вздохнула Мария.
Профессор вновь взял с полки камертон, походил вокруг девушки, постукивая палочкой по резонатору то так, то эдак. Потом вытащил из кармана пиджака кусок стекла – треугольную пирамидку. "Призма" – вспомнила название предмета Маша. Все-таки занятия в кабинете физики не прошли бесследно. Земляникин смотрел на девушку через призму, а потом еще и постукивал по стеклянной пирамидке пальцем.
– Знаете, Машенька, я бы не советовал вам носить зеленое, – сообщил он спустя некоторое время. – В высшей степени хороший цвет, универсальный, но вам не подходит. Звучит не так.
– Цвет? Звучит?
– Конечно. Звучит в комплексе. Цвет – это фоновые звуки. Знаете, ваше зеленое платье все время поет: а-а-а-а! А точнее: ля-ля-ля-ля! – пропел профессор. А ваши прекрасные глаза – на другой ноте. Близкой, но не такой. Возникает диссонанс.
– Вы что, в самом деле слышите?
Андрей Сергеевич приосанился, взглянул на девушку даже с некоторой гордостью и сообщил:
– У меня абсолютный слух. К тому же, ноты выглядят цветными. Распознать ноты в человеке гораздо труднее, чем в чистой мелодии, но я учусь. Все время учусь.
– Понятно...
– Хорошо, что понятно. Теперь мы должны решить, какие еще меры нужно предпринять для исправления вашей судьбы. Полагаю, вам стоит слушать больше классики. В вашем возрасте, с вашими волосами и фигурой вам подойдет ранний Моцарт, Гендель, Паганини. Бетховен – не весь, Стравинский – отчасти... Начните с Моцарта, Моцарт вообще никому еще не навредил, насколько я знаю – только слушают его все меньше.
– И, наверное, нужно подпевать? – Маше стало смешно.
– Можно, очень даже можно. Но еще лучше просто слушать. Вникать. А захочется спеть – садитесь за рояль и напевайте под арпеджио: Ма-ша Цап-ли-на! Очень неплохо получится, вы научитесь слышать свое имя. Помните, что такое арпеджио?
– Помню. До – ми – соль – до, ми – соль – до – ми, и так далее?
– В до-мажоре – да. Но вы попробуйте и другие тональности. Два тона – полутон, три тона – полутон. Большая терция, малая терция, кварта. Найдете свою тональность – половина дела сделана.
– У меня-то нет абсолютного слуха!
– Вы поймете, когда услышите нужное созвучие. Пение помогает даже глухим. Если они способны ощутить вибрации. Знаете, как приятно ощущать вибрацию голоса кожей? Но для этого нужно иметь или очень чувствительную кожу, или пользоваться мощной звукоусиливающей аппаратурой. Если вы больше не хотите чаю, пойдем вниз. Рите скучно, а человек не должен скучать. Это сбивает мелодию.
Профессор сменил мягкие домашние туфли на черные, лакированные, со звонкими каблуками, и они спустились во двор. По дороге Маша заметила, что Земляникин не такой уж низкий – ее роста, а она – метр семьдесят четыре, не так мало. Впрочем, какая разница?
* * *Рита сидела на лавочке в тени большого тополя и читала толстую книгу в потрепанном бумажном переплете. Похоже, книга оказалась не слишком интересной – так поспешно и радостно девушка ее захлопнула. Окна стоящего поодаль автомобиля были открыты, но радио Кольцова не включила – наверное, исполняла завет профессора, согласно которому музыку нужно слушать строго дозировано.
– Прокатите нас, Маргарита? – спросил профессор.
– Конечно, Андрей Сергеевич! – расцвела девушка. – Куда поедем? На речку, в парк?
– Пожалуй, лучше на реку или на озеро, – задумчиво проговорил Земляникин. – Давно я не слышал наших медленных, спокойных рек. Соскучился. Да и Машеньке на пользу пойдет. У нее окружение совсем неправильное. Ей больше надо с речками, полянками, деревьями дружить. В квартире что-то изменить. Вы пригласите меня к себе, Машенька? После речки?
– Да, – неожиданно согласилась Маша, хотя прежде посчитала бы такое предложение двусмысленным, а то и, того хуже, недвусмысленным.
Девушки, словно сами собой, стали одна по левую руку от профессора, другая – по правую, и направились к машине. От соседнего подъезда отделилась крупная помятая фигура небритого и нетвердо стоящего на ногах субъекта. Потом и сивухой от него разило за два метра.
– Э, козел бородатый, где таких девок подцепил? – хрипло спросил мужчина, обращаясь к Земляникину. – Козы, пошли со мной, с настоящим мужчиной. Ик.
Профессор нисколько не смутился. Сделав шаг вперед, он, глядя в глаза верзиле, который был на голову выше его и раза в полтора шире, пропел:
