Евгений Гуляковский - Последний мираж (сборник)
Потом положил сумку на место и вышел из палатки. Солнце еще не взошло, но уже виднелась на горизонте розовая завеса. Несмотря на раннее утро, лагерь проснулся.
Несколько человек толпились у палатки техника Василия, что-то горячо обсуждая. Среди них и сам Вася, с листом бумаги в руках. О чем там они говорят? Он собрался подойти и вдруг увидел, как Степан заправляет машину. Вспомнил, что на ней уедет Лена. Была минута, когда он чуть было не свернул к ее палатке.
«Пусть едет, так будет спокойней и лучше для всех». Он вернулся к себе и попытался заснуть, чтобы не слышать сборов, ее голоса и замирающего вдали тоскливого звука автомобильного мотора.
Заснуть Алексею не удалось. Пришел Вася, все с той же бумагой в руке.
— Тут резолюция нужна, ребята просят подписать.
— Какая еще резолюция?
Он взял бумагу — и вдруг увидел знакомый почерк. «Начальнику Самарского отряда. Прошу принять в качестве коллектора. Образование неоконченное высшее…»
— Кто это придумал?!
— Вы же сами сказали: нужен коллектор.
— Я спрашиваю, кто это придумал?!
И вдруг всегда спокойный, неторопливый Вася опустил на стол сжатые кулаки.
— Мы все хотим, чтобы она осталась! От неожиданности Алексей спросил почти растерянно:
— По какому праву вы вмешиваетесь в мои дела?
— У нас здесь общее дело. Что касается Лены, заявление она сама написала, а паспорт у нее не на Вашу фамилию! — Вася бросил на стол книжечку в кожаном переплете.
Алексей открыл ее, посмотрел на фотографию с упрямым разлетом бровей. Красивая. Николай был прав. Он взял карандаш и написал на заявлении: «Принять». Грифель в конце слова сломался.
Через три дня пришли машины с оборудованием. Рабочие сгружали ящики. Часто останавливались. Жара съедала половину усилий. Пустыня сегодня угрожающе молчала, развесив над собой колеблющийся раскаленный воздух. Один из рабочих оступился и выронил ящик с радиометром. Ящик глухо ударился о рыхлый песок. Прибор не мог пострадать от такого слабого удара, Алексей подошел к месту происшествия.
— Руки, что ли, забыл дома, растяпа?!
— Ничего не случилось, Алексей Дмитриевич, зачем же кричать?
Пожилой рабочий выпрямился и стоял теперь перед Алексеем, переминаясь с ноги на ногу.
— Прибор двести тысяч стоит. Кто за него платить будет, ты, что ли?!
Посыпалась грубая брань. Лена была неподалеку. Первый раз ей стало по-настоящему страшно. Как он говорит с людьми?! Как живет вот такой?! Казалось, что желтый, едкий, не видимый глазу песок душит и ее, щиплет глаза, забирается в горло…
Алексей прошел мимо. Он не смотрел на нее. Два дня он ее не замечает и молчит. Все пропало! Ничего она не сумела изменить в нем, ничего не добилась, кроме оскорбительного молчания!
Лена медленно побрела прочь.
Исчез из виду лагерь. Вокруг сомкнулось кольцо рыжих однообразных барханов. Раскаленный воздух плясал над желтым и едким, как горчица, песком.
Никогда раньше она не знала всей глубины своего чувства: радость, жестокая обида — все в нем.
Воздух, наполненный песком, больно хлестнул по лицу. Она вздрогнула и вдруг опустилась на землю.
Песок беспощаден ко всему живому. Кажется, она собиралась уехать, как только узнает все. Так просто! Уложить чемодан. Машина, та, что ходит за водой, довезет ее до поселка. И не будет этого одиночества, оскорблений, даже самого Алексея тоже не будет.
Она вспомнила, как в его рассказе сомкнулся песок над шурфом. Только воронка и беспощадное, злое солнце. Почему-то казалось, что там, под слоем шевелящегося песка, остался самый дорогой на свете человек. Может быть, она опоздала? Может быть, приехала к тому, кого уже нет?
Она долго сидела неподвижно. Когда поднялась, рядом на бархане увидела Алексея. Он стоял здесь, наверно, давно, смотрел в сторону и ждал.
— Прости меня. Я не заметил тебя, когда говорил с рабочими. Здесь часто не выдерживают нервы…
— Не прощу.
Он тяжело вздохнул и вдруг заговорил о другом:
— Тебе здесь нелегко. Здесь вообще нелегко. Может быть… — Он остановился на секунду, не решаясь закончить фразу. — Может, все же тебе лучше уехать?
Это было последней каплей. Чтобы не заплакать, она молча пошла прочь от него, но Алексей догнал, осторожно взял за руку. Нужно выдернуть руку, наверно, нужно… Размазывались и плыли перед глазами барханы.
— Смотри, здесь живет муравьиный лев…
Она нагнулась. Клочок пустыни величиной с ладонь приблизился и заполнил собой пространство. На нем жили и боролись другие, незаметные в большой жизни существа.
Красный муравей, похожий на песчинку, в недоумении остановился перед огромной для него воронкой. Кто-то вырыл ее на его пути непонятно зачем.
Этот «кто-то» сидел на дне и неторопливо шевелил усами, похожими на лопаты. Лопаты двигались по кругу у основания песчаного конуса, и, как только закончился круг, весь конус подался вниз. Песчинки вырвались из-под лапок муравья, и он медленно съехал навстречу коротким страшным лопатам.
— Нужно помочь ему!
— Нельзя нарушать законы пустыни.
— Нет можно!
И она протянула руку. Но его каблук опередил ее.
— Зачем ты так?
— Песчаная воронка, как там… и маленький, жалкий муравей. — Алексей отвернулся, отряхнул ботинок. — Как все нелепо! Николай два гола добивался разрешения на проходку глубокой скважины и верил в нее. Я не верю, а разрешение уже получено…
Алексей медленно побрел прочь. Она осталась. Осторожно разгребла песок и освободила пленника. Он был точкой в безбрежном мертвом песке, ничтожной точкой, но он жил! И назло неподвижной пустыне убежал по своим муравьиным делам, не забыв укусить ее на прощание за палец.
Алексей все чаще думал о Николае. Много раз перебирал в памяти их бесконечные споры. На протяжении двух лет они вместе боролись за идею Николая. Здесь, в песках Кызылкумов, есть очень нужный сейчас металл. Сколько бессонных ночей и изнурительного труда унесли эти два года! Все зря…
Раньше он боялся вспоминать о друге. Не было ни сомнений, ни вопросов. Николай погиб. Но все его дела и мысли остались. Осталась и пустыня. Иногда кажется, что у нее не было начала и никогда не будет конца. Лена всегда здесь носит что-нибудь яркое, словно назло одноцветному пространству. Дома она одевалась очень скромно. Дома многое было иначе.
Осторожная тишина окружала палатку. Казалось, сквозь нее не пробраться ни одному звуку.
Алексей вышел и остановился у входа.
Лагерь спал. В предрассветные часы стало будто темнее. Алексей достал папиросу и долго мял ее, стараясь разглядеть в темноте контуры соседней палатки. Там сейчас спит Лена. Наверно, на столике стоят жесткие и соленые цветы пустыни — их поставил не он…
