Александр Абрамов - Серебряный вариант (Романы, повесть)
Ходить в цилиндрах мы не собираемся, красть слитки тоже. Потому соглашаемся на пять франков в день. Надо где-нибудь добывать деньги: полтинники, оставшиеся у Мартина, могут в конце концов навлечь на нас неприятности.
— А где здесь ночевку найти? — спрашивает Мартин.
— У старины Вильсона в ресторации «Веселый петух» есть номера для постояльцев. Два шага отсюда, — говорит человек в синей куртке, несомненно довольный. — Скажите, что Фляшон прислал. И ночевка и выпивка обеспечены даже в кредит, если я поручился. Не задерживайтесь, ребята: пока народу там кот наплакал. — Он пожимает нам руки большой, как лопата, мозолистой лапой бывшего грузчика и удаляется не оглядываясь.
Глава 2
«ВЕСЕЛЫЙ ПЕТУХ»
Ресторацию мы находим действительно в двух шагах на главной улице. Над широким крыльцом висит петух, вычеканенный из меди, тускло-золотистый в лучах солнца. На крыльце лежат два детины, лица у них прикрыты ковбойскими шляпами. Их можно принять за мертвецов, но они только мертвецки пьяны. Мы осторожно обходим лежащих и, толкнув дверь, попадаем в длинный полутемный зал. Здесь полтора десятка столиков и стойка, обитая жестью. Столы почти все пусты, за исключением двух-трех, за которыми сидят парни, обросшие колючей щетиной или уже отрастившие лохматые бороды, и пьют что-то темное — виски или пиво. На нас они не обращают никакого внимания. Мы на них тоже. Не спеша подходим к стойке, где протирает бокалы далеким от чистоты полотенцем лысый старик с недобрыми глазами.
— Два виски, — говорит Мартин, небрежно бросая на жестяную стойку монетку в двадцать сантимов.
— Два виски требуешь, так и плати вдвое, — отвечает старик.
Мартин добавляет еще одну монетку. Так мы учимся здешнему счету.
— А как насчет ночлега, папаша? — спрашиваю я.
Старик долго глядит на нас, как бы оценивая нашу кредитоспособность.
— Есть комната с кроватью, — шепелявит он. — Больше трех человек лежать в кровати не разрешается.
— Нас только двое.
— Все одно — три франка, и деньги вперед.
— Мы от Фляшона, папаша.
Старик добреет, даже улыбается, открывая беззубые десны.
— Значит, завтра с утра на погрузку? Пароход пришел из Вудвилля, знаю. Что ж, можно подождать до расчета с Фляшоном. Ужинать будете?
Ужинаем молча, хотя поговорить есть о чем. Что мы знаем о мире, куда забросила нас судьба? Что пирожок стоит пять сантимов, а полбокала виски с теплым лимонадом — двадцать? Что за десять часов работы мы получим по пять франков, из которых три нужно отдать за квартиру? Да и вообще, что можно узнать об окружающем тебя мире, если целый день таскать на спине мешки с зерном или углем, а ночью спать без просыпа на гнилой соломе?
— Хорошо бы уехать отсюда на этом марктвеновском пароходике, рассуждает вслух Мартин. — Интересно, сколько стоит билет до Вудвилля?
— Посчитай еще железную дорогу от Вудвилля до Города.
— Ты думаешь все-таки добраться до Города?
— Не век же торчать в Сильвервилле.
— А кого мы будем искать в Городе? — вздыхает Мартин. — Может, кто жив остался?
Утром мы находим Фляшона там, где видели его вчера. Он по-приятельски подмигивает нам, и минут через пять мы получаем всю экипировку грузчика мешок из дерюги с дырками для головы и рук и пару деревянных крючьев на спину.
— Ну а теперь на речной причал. Сейчас начнется погрузка, — командует Фляшон. Ни имен наших, ни фамилий он не записывает: должно быть, при расчете это не имеет значения.
Мы становимся в цепь грузчиков к длинным штабелям мешков с пшеницей. В каждом мешке не меньше сорока килограммов. С трудом взваливаем его на спину, помогая друг другу. Так же делают и соседи. Потом движемся, согнувшись, по деревянным сходням к трюму на нижней палубе парохода. Трюм неглубок. Мешки складываем внизу под наблюдением кого-то из команды. Не слышно ни шуток, ни смеха, ни ругани — все работают молча, только кряхтят и тяжело дышат. Мартину, идущему впереди, легче, чем мне, — он сильнее, а я через час начинаю задыхаться, нет сил взвалить мешок на крючья, вот-вот упаду. Сзади советуют дружески: «Обожди чуток, пропусти цепь, отдохни. С непривычки всегда трудно, потом втянешься». Но я понимаю, что лучше не будет, десять часов не вытяну.
Через два часа, когда объявляют перекур, валюсь на мешки полутрупом. Наши соседи. Пит и Луи, угощают нас самодельными, скрученными из табачного листа сигарами. Оба они студенты из Города, приехали сюда на каникулы подработать. Живут в порту у сторожа, где платят вдвое меньше, чем мы у Вильсона. Ухитряемся откладывать по три франка в день, сейчас уже накопили по шесть-десять на брата. Они рассказывают, что в первые два дня чуть не загнулись, даже пяти часов не вынесли, только по два франка и получили. Не надо слишком сгибаться, — советует Луи, — пусть груз ложится на плечи и крючья. Я следую его совету, и мне чуть легче. До второго перекура еле держусь, но мешок уже с ног не валит. Утираем пот и обмениваемся улыбками с Луи и Питом.
— Выдержали?
— Как видите.
— Я говорил: не сгибайтесь. Мешок не так прижимает.
— Зато память отшибло.
Луи не понимает.
— А что забыл?
— Все. И год, и месяц, и день. Помоги вспомнить.
— Серьезно?
— Вполне серьезно. Подскажи.
— Год шестьдесят первый. Четырнадцатое июля. Пятница. Неужели забыл?
— Смешно, правда? Даже имя забыл. Только сейчас и вспомнил. Я Жорж Ано, а он, — я указываю на Мартина, — Дональд Мартин или просто Дон.
— А мы — Луи Ренье и Пит Селби. Кончаем политехничку.
Все время молчавший Пит кивком подтверждает слова товарища.
— Ты немой? — шучу я.
— Все здесь так думают. Просто болтовни не люблю. А вы неплохие ребята. Даже расставаться жаль.
— Почему расставаться?
— В воскресенье уезжаем, — поясняет Луи. — На «Гекльберри Финне». В Городе к выборам работа найдется.
Я не успел спросить, что за выборы, как Луи продолжил:
— Разыщите нас — поможем. Найти легче легкого. Американский сектор, Сэнд-стрит, общежитие политехнички. А сейчас к мешкам: Фляшон уже машет руками.
Передышка окончена. Снова мешки тяжело пригибают к земле, ломит плечи, трудно дышать. Часа два, может, еще выдержим, но больше не вытянем. Фляшон сам отправляет нас восвояси: «На сегодня хватит, иначе завтра не встанете». И платит каждому по три франка. Мартин угрюмо молчит, а мне даже весело: на целый франк в первый же день Пита и Луи переплюнули.
Вечером расплачиваемся с Вильсоном, мгновенно подобревшим и расплывшимся в улыбке. Даже лысина его, кажется, сияет ярче. Нас заботливо приглашают к столу и вместо холодных котлет подают жаркое из свиной тушенки с бобами. «По заказчикам и заказ», — повторяет хозяин. Но мне и такого изобилия мало: надо восстанавливать силы, и я тут же заказываю еще одну порцию жаркого и пива.
