Андрэ Нортон - Мы, женщины (Колдовской мир, Превращение)
Глаза Нарет холодно блеснули на бесстрастном бледном лице.
- Успокойся! И скажи, какая особая мудрость в этих свитках оправдывает твое нелегкое путешествие в Лормт. Видишь ли, нас не интересуют рассказы о том, какая именно фальконерская женщина родила фальконеру сына, или сколько зерна было дано каждой женщине после уборки урожая, или кто кому вырвал волосы за внимание мужчины или за лишние ленты.
Губы Ароны теперь побелели, а ее глаза сверкали. Напряженным голосом она сказала:
- Мы никому из мужчин не рожаем сыновей. Мы рожаем детей себе, а мальчиков крадут у нас, как только они начинают ходить. Или даже раньше. Мы ничего не отдаем. Все, что мы имеем или имели, создано нашими собственными руками и разумом. И мы видим, как многое из созданного нами время от времени гибнет, когда фальконеры в своем безумии появляются у нас.
Она задрала подбородок, и гордо произнесла:
- Наши предания уходят за двадцать поколений, до самого Дальнего Берега, на котором мы процветали и были королевами. Только вторжение вооруженных мужчин в огромном количестве положило конец той жизни. Оказавшись в чужой земле, одинокие, когда наши собственные мужчины выступили против нас и обвинили в своих военных неудачах, мы строили новую жизнь, выживали, терпели и снова пришли к процветанию. Но я вижу, что даже Лормту это неинтересно! Прошу прощения, служанка ученых. Мне следовало бы догадаться.- И к своему полному ужасу, девушка-фальконер разразилась слезами.
Леди Нарет, готовая выгнать девушку за ее беспримерную грубость, однако, не сделала этого. За ее равнодушной внешностью скрывался ум ученого, логичный, бесстрастный, отвлеченный.
- Ты переутомилась и перевозбудилась, - проговорила она по-прежнему отчужденно. - Я прощаю тебе плохое поведение. Можешь жить гостьей в крыле, где живут наши девушки и женщины-ученые. Еда в столовой. Я прочту твои свитки и сама определю их ценность, а потом снова встречусь с тобой. Предупреждаю: больше никаких истерик в моем присутствии. Мы здесь прежде всего ученые, а не женщины.
Арона посмотрела на нее. Леди Нарет коротко кивнула.
- Спасибо, моя девочка. Можешь идти.
Арона отправилась на поиски своей комнаты и столовой, а леди Нарет с сожалением подумала о своей учительнице ученой Рианне. Рианна принимала к себе под крыло всех бродячих девчонок, но не как мать. Она старалась сделать из них молодую версию самой себя. Она защищала их и очень горевала, когда они, подобно Нарет, уходили от нее, чтобы учиться у других ученых и заниматься рукописями.
Все ученики Нарет были юноши. Она презирала девушек. Большинство из них слабые, тупые, покорные и застенчивые. Или слишком резкие и грубые, вечно в истерике из-за каких-то воображаемых оскорблений. И ежегодно кто-то из этих нерях осмеливался обвинить своего учителя в непристойных приставаниях. Таких приходилось возвращать в их общины.
Ясно, что они с Ароной будут ссориться ежедневно, пока женщина-фальконер остается в Лормте. Однако долг перед общиной заставил Нарет прочесть свитки. Сверху лежало письмо - к ней, хотя ее имени там не было, - от Ароны. Почерк красивый и четкий. Заинтересовавшись, Нарет начала читать.
КО ВСЕМ, КОГО ЭТО КАСАЕТСЯ
Все отчеты о жизни фальконеров повествуют о мужчинах, их птицах и о жизни в высокогорных Гнездах. А что касается остального, то говорят: "Они держат своих женщин в особых деревнях. А также содержат собак на псарнях, лошадей в конюшнях и сыновей в яслях". Нет ли в этом утверждении чего-либо недостающего?
Я, Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, из народа фальконеров, решила завершить эту запись. С незапамятных времен, с тех пор, как наемники салкары высадили нас на этих берегах, и даже еще раньше, у нас была своя жизнь, своя культура и свои традиции. У нас есть свои песни, свои предания, свои учителя и свои писцы. Я как раз такой писец.
Мы пали, но не от силы и угнетения, а от мира и свободы. Возможно, это правильно, но я не могу не оплакивать жизнь, которая знакома мне с рождения. Во многих отношениях это была хорошая жизнь, гордая и свободная, несмотря на посещения фальконеров и их тяжелые последствия. Вот мой рассказ, чтобы эта история не была утрачена и не развеялась, как пыль.
Арона, летописец
Глава вторая
Сокол кричит в ночи
Луна Сокола, огромная и красная, встала над вершинами деревьев на востоке, сразу после полнолуния. На западе в кроваво-красных лучах заката возвышался Соколиный хребет. Женщины деревни Риверэдж собирались небольшими группами, из которых изгоняли детей, и напряженно перешептывались, поглядывая на утес, словно боясь что-то увидеть, и снова опуская глаза.
Где фальконеры? В первое осеннее полнолуние всегда появлялись эти странные мужчины в шлемах, чтобы забрать подросших мальчиков и дать жизнь дочерям, которые будут расти в деревне. Старейшие и дети боязливо выглядывали из своих укрытий, готовые в любое мгновение снова спрятаться. Женщины-добровольцы детородного возраста, чьи имена были определены на летней лотерее, надевали свои вуали посещения и копались на огородах, делая быстрые нервные движения и почти не разговаривая.
Худая нервная девушка с бронзовыми волосами и желтыми глазами отбросила непривычную вуаль и прошептала:
- Расскажи мне снова, в последний раз, тетя Ната.
Женщина рядом с ней в который раз взглянула на утес и негромко прошептала:
- Они поправили дома посещения и нарубили нам дров. Обвели дома новыми канавами и после того, как несколько поколений не обращали внимания на это место, сделали все таким, словно мы по настоящему здесь живем. Почему, не сказали. А в записях что-нибудь говорится об этом?
Девушка, по имени Арона, покачала головой и посмотрела в небо. На востоке, как почти всегда в осенние вечера, собрались грозовые тучи. Небо темнело. Ната, дочь Лорин, присматривавшая за юной хранительницей записей, взяла мотыгу и направилась к хижинам у дороги. Хижины были маленькие и жалкие, из бревен, обмазанных глиной, с примитивными, крытыми тростником крышами и небольшими каменными очагами у входа. Когда-то давно их соорудили фальконеры. Они, чужаки в этой земле, покинули деревню, чтобы искать свою судьбу. Некоторые говорили, что фальконеров изгнали за особенно дурное поведение. Арона сомневалась в этом.
Она разожгла огонь, а тетя Ната тем временем наполнила водой старый керамический горшок с отбитыми краями. Они разложили на полу постель, которую обычно стелят животным на грубом земляном полу. Дежурный пастух нашел бы ее подходящей, но только из-за страха; многие девушки по этой же причине спят в лесу и в гораздо худших условиях. Приходить сюда нужно без оружия и украшений, не пить ни эль, ни пиво - все это делало пребывание в домах посещения чем-то вроде религиозного обряда. Арона говорила себе, что испытывает неудобство только от непривычности и дурных предчувствий. И на мгновение даже поверила в это.
