Айзек Азимов - Черные монахи пламени
— Оставьте меня, — безжизненно произнес Кейн. — На большее я сейчас не способен. Мне следует подумать.
Голос его опять затих, один из пальцев указал в направлении двери.
— Что толку от размышлений! — в раздражении воскликнул Тимбелл. Нам надо действовать! — С этими словами он исчез.
Ночь для Кейна выдалась ужасной. Его лицо побледнело и осунулось, глаза запали и лихорадочно блестели, но голос звучал спокойно и весомо.
— Мы союзники, Тимбелл.
Тимбелл холодно улыбнулся, на мгновение коснулся протянутой руки Кейна, но тут же ее отпустил.
— Всего лишь по необходимости, Ваше Святейшество. Мы не друзья.
— Об этом я и не говорю. Но действовать мы должны вместе. Мои предварительные указания уже разосланы. Верховный Собор утвердит их. Хотя бы в этом отношении я не предвижу осложнений.
— Сколько мне придется ждать результатов?
— Кто знает? Лоаризму все еще не мешают в пропаганде, до сих пор есть люди, которые воспринимают ее: одни с почтением, другие со страхом, третьи просто поддаются воздействию самой пропаганды. Но кто может знать? Человечество слепо, да и сам лоаризм тоже. Антиласинукские настроения слабы, трудно разбудить их, просто так колотя в барабан.
— Всегда было не сложно играть на ненависти. — Лунообразное лицо Тимбелла сделалось на удивление жестким. — Эмоциональность! Пропаганда! Искренний и неразборчивый оппортунизм! К тому же, несмотря на свою слабость, лоаризм богат. Массы могут быть покорены словами, но тех, кто занимает высокие посты, кто по-настоящему важен, можно соблазнить и кусочками желтого металла.
— Ничего нового вы не предложили, — устало махнул рукой Кейн. Подобная методика оскорблений применялась в человеческой политике еще на туманной заре нашей истории, когда человечеству принадлежала одна-единственная старушка Земля, да и та была расчленена на множество сегментов. — Затем он с горечью добавил: — Подумать только, приходится возвращаться к тактике варварских эпох!
Тимбелл цинично пожал плечами:
— Вы знаете лучший способ?
— В любом случае даже со всей этой грязью мы можем потерпеть неудачу.
— Нет, если план будет хорошо разработан.
Лоара Пол Кейн вскочил, сжав кулаки.
— Дурость это! И вы, и ваши планы! Все эти ваши многомудрые, тайные, уклончивые, неискренние планы! Неужели вы думаете, что заговор означает восстание, а восстание — победу? На что вы способны? Вынюхивать информацию, неторопливо подкапываться под корни? Руководить восстанием — выше ваших сил. Я могу заниматься организацией, подготовкой, но руководить восстанием и не в моих силах.
Тимбелл вздрогнул.
— Детальнейшая подготовка…
— Ничего не даст, говорю я вам. Можно иметь все необходимые химические ингредиенты, можно создать самые благоприятные условия — и все же реакция не пойдет. В психологии масс, как и в химии, необходимо наличие катализатора.
— Безликий Космос, о чем вы?
— Можешь ты быть предводителем восстания? — выкрикнул Кейн. Крестовый Поход — это война эмоций. Ты сможешь управлять этими эмоциями? Ты конспиратор, к примеру, ты можешь обойтись и без того, чтобы принимать участие в открытой битве. А я могу руководить восстанием? Я, старый, миролюбивый человек. Так кто же будет вождем, тем психологическим катализатором, кто возьмется за унылое, ничего не значащее дело своих изумительных «приготовлений» и вдохнет в него жизнь?
Рассел Тимбелл стиснул зубы.
— Пораженчество! Значит, так?
— Нет! — последовал резкий ответ. — Реализм!
Наступило озлобленное молчание, потом Тимбелл резко повернулся и вышел.
По корабельному времени наступила полночь, и вечерний бал достиг апогея. Центральный салон суперлайнера «Пламя сверхновой» был полон кружащихся, смеющихся, сверкающих фигур, державшихся все более и более раскованно.
— Это напоминает мне трижды проклятые приемы, которые устраивала моя жена на Лакто, — пробормотал Саммел Маронни своему спутнику. Я-то думал, что отдохну от них хотя бы в гиперпространстве, но, как видите, не удалось. — Он негромко простонал и взглянул на развлекавшихся с явно неприязненным изумлением.
Одет Маронни был по самой последней моде, от пурпурной ленты, стянувшей волосы, до небесно-голубых сандалий, но выглядел невероятно стесненным. Его полная фигура была втиснута в ослепительно красную, ужасно тесную тунику, а редкие толчки грудной клетки указывали, что с ним, того и гляди, случится приступ.
Его спутник, более высокий и худощавый, был облачен в безукоризненно белый мундир и держался с непринужденностью, порожденной длительной практикой. Его подтянутая фигура представляла резкий контраст с нелепым внешним видом Саммела Маронни.
Лактонский экспортер прекрасно понимал это.
— Будь оно все проклято, Дрейк, но работка у вас просто изумительная. Одеты, словно крупная шишка, а всего и требуется приятно выглядеть да отдавать честь. Кстати, сколько вам здесь платят?
— Маловато. — Капитан Дрейк приподнял седую бровь и вопросительно взглянул на лактонца. — Хотел бы я, чтобы вы оказались на моем месте недельку-другую. Тогда вы бы запели менее сладко. Если вы думаете, что угождать жирным вдовушкам и снобам с завитыми локонами из высшего общества — это возлежать на ложе из роз, то будьте добры, займитесь этим. — Какое-то время он беззвучно бормотал ругательства, потом любезно поклонился глупо улыбнувшейся ему, усыпанной драгоценностями старой ведьме. — Вот от этого-то у меня появляются морщины и седеют волосы, клянусь Ригелем!
Маронни достал из портсигара длинную «Каренну» и с наслаждением раскурил ее. Он выпустил в лицо капитану яблочно-зеленоватое облако дыма и проказливо усмехнулся.
— Ни разу еще не встречал человека, который не проклинал бы свою работу, будь она даже такой пустяковой, как ваша, старый мошенник… Ах, если не ошибаюсь, к нам направляется великолепнейшая Илен Сурат!
— О, розовые дьяволы Сириуса! Мне и поглядеть-то страшно. Неужели эта старая карга и в самом деле движется в нашем направлении?
— Определенно. Неужели вы не счастливы? Все-таки она одна из богатейших женщин на Сантании, к тому же вдова. Полагаю, мундир околдовывает их. Какая жалость, что я женат!
Лицо капитана Дрейка испуганно исказилось.
— Чтоб на нее люстра обрушилась! — Он повернулся, выражение его лица претерпело мгновенную метаморфозу, сменившись глубочайшим восхищением. — О, мадам Сурат, я уже потерял надежду увидеть вас сегодня ночью.
Илен Сурат, шестидесятилетие которой осталось в далеком прошлом, хихикнула, как девица.
