Евгений Прошкин - Загон
- Обычный лимонад, - пробубнил Андрей. - С пузырьками.
Чумаков оглушительно расхохотался и что-то сказал - не ему. Теперь он не глумился, теперь в аппаратной точно кто-то был.
- Так, ладно, у тебя до смены двадцать минут осталось. Сейчас к тебе человек придет, покажешь ему все.
- Я... я уволен?!
- Не ты, а профессор. Он что-то совсем съехал. Человек вместо него поработает. Неделю, как всегда, а там видно будет. Все, отбой.
Андрей снова подошел к баку, проверил уровень пены и на всякий случай потрогал вентили. Думал он совсем о другом - не о себе и не о Барсике.
Бедный профессор...
Сменщик Никита Николаевич и вправду был профессором. Когда-то был, давно... О своем интеллект-статусе он не распространялся, но Андрей сам посмотрел по таблице. ИС профессора - около тысячи баллов. Не только у Никиты Николаевича - вообще, у любого профессора. Значит, и у Никиты Николаевича было примерно столько же. А стало сто сорок. На конвертере говорили - судьба...
В свои пятьдесят два профессор выглядел на семьдесят. Развалина, выживший из ума старик. Но оператором он был хорошим. Он называл Барсика иначе, его все называют по-своему, но это не важно, ведь Барсик не слышит. Главное, что профессор с ним разговаривал.
А новый оператор - будет ли он разговаривать с Барсиком, будет ли он его любить? Он же чувствует, Барсик. Он все чувствует, даже лучше, чем люди.
- Ты, что ли, Белкин?
Незнакомец захлопнул дверь ногой и не спеша спустился с площадки. Лестница состояла всего из двух ступенек, но он сошел по ним так вальяжно, будто находился не на Г-конвертере, а на кинофестивале.
- Пакеты приготовь, - предупредил Андрей.
- Зачем?
- Вырвет.
- Серьезно? - Мужчина остановился возле стула и протянул руку. - Илья.
- А я Андрей. Доставай свои пакеты.
- Я не впечатлительный, - улыбнулся Илья. Потом равнодушно заглянул в бак и пожал плечами: - И не такое видали.
-Уже работал на конвертерах?
- Какая разница? - Он сунул руки в карманы и, выпендрежно подшаркивая, прогулялся по камере. - Четыре крана. Следить, чтоб емкость не была пустой и не переполнялась. Все? Справлюсь. Тесновато у вас тут...
Андрей ходил за ним по пятам, словно опасался, что сменщик что-нибудь сопрет. Сначала Илья ему просто не понравился, но после этих слов он не понравился Андрею категорически.
Черы могут быть и самодовольными, и самовлюбленными, и какими угодно, однако, устраиваясь на работу, они всегда волнуются - это закон. Земле нужны дворники, грузчики и разные операторы, но не в таком количестве. Черов слишком много, и большинство сидит дома - не потому, что не хочет работать, а потому, что негде.
Новый сменщик был аккуратно подстрижен и гладко выбрит. Кажется, у него были причесаны даже брови - столько блеска и обаяния исходило от его холеного лица.
Лет тридцать пять, оценил Андрей. Бабы небось от него млеют. Что такому красавцу делать у бака с дерьмом? Шел бы в эскорт-услуги, там платят больше. Или в эротик-шоу, если насчет услуг здоровье слабое.
- Нет, не все, - обозлился Андрей. - Кормить - это еще не все. Надо... надо, чтоб... заботиться надо, вот что!
- О чем заботиться? - удивился Илья.
- Не о чем, а о ком. Эх, ты! Лучше б тебя тошнило...
- Андрюшка, привет! - сказали сзади. В камере появился сменщик настоящий, не практикант. Открыв шкаф, он достал таблетку радиодинамика, затем наклеил на горло голубую пленку и доложил:
- Я принял.
- Я сдал, - сказал Андрей Чумакову.
- Свободен, - отозвался тот. - Нет, погоди! Белкин, слушай: у тебя смена отодвигается. Завтра ты не нужен, придешь в среду, заступишь после новенького, этого... Царапина.
- Какая царапина? - не понял Андрей.
- Фамилия у меня - Царапин, - пояснил Илья. Андрей молча снял халат, выковырял из уха динамик, отлепил от горла мембрану и сложил все это на верхнюю полку, рядом с недопитой бутылкой лимонада.
- Ну, и я пойду, - сказал Илья. - Чего тут постигать? Работа для дураков. Ты в каком блоке живешь?
- В тридцать седьмом, - ответил Андрей.
- Хо, соседи! - неизвестно чему обрадовался он.
- Что-то я тебя не видел.
- Я позавчера вселился. Не познакомился еще ни с кем.
- Успеешь...
Андрея удручало то, что встречаться с Ильей, с этой царапиной, придется не только на работе, но и, по-видимому, во дворе. Андрей не был сильным психологом, не был даже и слабым, но какой-то внутренний голос настойчиво твердил: этот лощеный - совсем не тот, за кого себя выдает. Или так: не совсем тот. К тому же от Царапина пахло одеколоном - тем самым, из рекламы.
Извращенец, решил Андрей.
- Я не сразу на станцию пойду, - сказал он Илье. - У меня дела.
- Какие у тебя могут быть дела? - воскликнул Царапин.
- Какие надо.
- Ладно, я с тобой, - заявил он.
- Давай лучше без меня.
- Одному ехать скучно.
Андрей хотел возразить, но растерялся: такого давления он не ожидал. Ясно же, что общество Царапина ему неприятно. Нормальному человеку должно быть ясно. Этому же - нет.
- Не люблю алкоголиков, - сказал он, стараясь не отводить глаз;
- И я не люблю.
- А пьешь зачем?
- Чего пью?
- Одеколон пьешь, "чего"! Водка дешевле.
- Одеколон?! - изумился Царапин. - Ну ты... ну ты и дура-ак, Белкин. Это, во-первых, туалетная вода. А во-вторых, я ее не пью.
- То-то вонища по всему конвертеру.
- Я ей пользуюсь, дурень. Брызгаю, понимаешь? "Пшик-пшик".
- В общем, я с тобой не поеду, - отрезал Андрей. - И в друзья мне не набивайся.
- Я - к тебе? В друзья?! Да ты спятил.
- Вот и отлично.
Он поднялся на площадку и, махнув сменщику, вышел в коридор. Царапин шагал сзади, и Андрей, чтобы потянуть время, завернул в туалет. Илья прошел мимо.
Через несколько секунд лязгнули раздвижные двери. Андрей постоял еще минуту, от нечего делать вымыл руки и направился к лифту.
Вечером помойка возле конвертера выглядела не так, как утром. Когда включались прожекторы на заборах, за огромными отвалами протягивались длинные острые тени. Все увеличивалось в размерах и будто отгораживалось от внешнего мира.
Какая-нибудь консервная банка в куче хлама сияла ярче луны, а черный пластиковый мешок превращался в переливающийся плащ Прекрасной Незнакомки. Рокочущие измельчители становились похожими на гигантских жуков, но жуков добрых; сидевшие в них операторы исчезали. Если же комбайн проезжал между Андреем и фонарем, то в кабине на миг возникал силуэт водителя. Андрей давал им прозвища: "вихрастая голова", "монашка", "толстолобик"... Прозвища никогда не повторялись, ведь все силуэты были разными.
В первый месяц на конвертере Андрей подолгу наблюдал за работой измельчителей. Здесь, на вечерней помойке, среди гуляющих теней, он ощущал зарождение какого-то карнавала. Этот скрытый праздник был дорог еще и тем, что о нем никто не знал. Праздник в отвалах мусора вызревал и в феврале, и в марте - тогда еще невидимый, хоронящийся под серым снегом. Теперь, в конце мая, он расцвел по-настоящему.