Гарри Гаррисон - Жена бога
- Они не любят тебя?
- Наоборот - обожают. - Он встал, отряхнул колени, поднял подбородок, и его лицо приняло выражение спокойного благородства. - Точнее сказать, они меня боготворят. Ты должна понять, это простой народ, и некоторое благоговение для них вполне естественно.
- Как мило. Значит, ты, как в Египте или Японии, потомок бога солнца? Похоже на то, только еще больше.
- Что же может быть больше?
- Они верят, что я и есть сам бог.
- Как мило, - только и произнесла она, ничего не выразив этими словами, кроме заинтересованности: ни недоверия, ни насмешки, ни сарказма - школа в Берне была очень хорошей.
- Мило, конечно, но и тяжело. Ведь малейшее мое желание - закон, и мне приходится все время следить за тем, чтобы не злоупотреблять своей властью.
- А сам ты веришь, что ты - бог?
- Хороший вопрос, - улыбнулся он. - Как образованный человек, знакомый с логикой, конечно, нет. - Он усмехнулся. - Хотя временами у меня возникает странное чувство. Давление их безоговорочной веры слишком велико. Впрочем, мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.
- Как же все это вышло?
- Начала я сам толком не знаю. Какой-то мой дальний-дальний предок овладел единственным в этом мире трансмиттером и сумел скрыть его существование от народа. Штуки, которые может выделывать это устройство, безграмотным людям кажутся чудесами.
Тонны зерна исчезают в маленькой комнате, где они ни за что не могли бы поместиться. Вместо них появляются странные и поразительные аппараты. Маабарот веками дремлет в сумерках патриархального феодализма, и единственный человек, который сколько-нибудь знаком с наукой, - их бог-повелитель, то есть я. Ну и, конечно, жена Повелителя, чудесным образом сошедшая с небес, чтобы встать рядом с ним. Жена Повелителя всегда с другой планеты. Повелитель может иметь только одного сына, который займет его место, когда бог-отец вернется на небеса. У тебя будет только один сын и не будет дочерей.
- Мне их будет не хватать. Я всегда мечтала о большой семье.
- Очень жаль. Но сможешь ли ты повиноваться мне без задних мыслей?
- Конечно. Разве я не поклялась в этом? Вместо большой семьи я обращу свою безграничную любовь на единственного сына. А как же иначе? Ведь в будущем он станет богом. Мне не на что жаловаться.
- Замечательно! Моя жена перл из перлов. Так мы идем на балкон?
- Сейчас я позову служанку, чтобы одеться. Как ее зовут?
- Бакжли.
- Что случилось с ее голосом?
- Я ей сказал, что она больше не сможет говорить, - вот она и не может. Народ на этой планете искренне верит в бога. Мы держим немых и неграмотных слуг, чтобы они не смогли никому рассказать о здешней жизни.
- Разве это необходимо?
- Таков закон, как для них, так и для меня. Они не видят в этом большой жертвы и тысячами стремятся получить место в моем дворце.
- Мне здесь ко многому придется привыкнуть.
- Быть женой бога почти так же трудно, как и самим богом.
- Неплохо сказано.
***
Когда молодая госпожа ступила на балкон, ее встретил гул приветствий, быстро перешедший в истерические вопли, едва она соизволила заговорить. Но Повелитель поднял руку и пожелал, чтобы мир сошел на его народ, - и мир сошел: отчасти из-за силы внушения, отчасти потому, что он выпустил в толпу успокаивающий газ с помощью пульта дистанционного управления на поясе. Со следами возбуждения на лицах божественная чета проследовала в банкетный зал, где под оглушающий рев труб была встречена морем склоненных спин. Как только бог и его супруга сели, местное дворянство выпрямилось и стало поочередно, по вызову сенешаля, выходить вперед, чтобы преклонить колена и поцеловать кольцо на руке Ози. Во время церемонии Ози потягивала охлажденное вино и ласково улыбалась, скрашивая божественную суровость супруга, чем завоевала всеобщее расположение. Утомившись, бог одним движением пальца прекратил вступительные речи, и обед начался.
Этому великолепному пиршеству не суждено было перевалить через семнадцатую перемену, состоявшую из маленьких птичек, зажаренных в меду. Вновь появился сенешаль и громко ударил жезлом о мраморный пол. Наступила тишина.
- О господь, наш отец, милующий и карающий, мы имеем честь уведомить тебя, что в это самое время твой высокий суд выносит приговор.
- Я буду присутствовать при этом, - сказал Иоганн, поднимаясь и подавая Ози руку. - Проклятие, прямо посреди обеда. Но это одна из обязанностей. Бог не может отлынивать от работы. Впрочем, прогулка освежит наш аппетит, так что не все так плохо.
Гости с низкими поклонами расступились, и Повелитель с супругой направился во главе перешептывающейся толпы во Дворец правосудия, где заседал высокий суд. Иоганн подвел жену к небольшому балкону, аляповато украшенному гипсовыми облаками, символизирующими небесный престол. Пока они занимали места на плюшевых тронах, в зал вошли судьи, облаченные, помимо черных одеяний, в неприступную добродетель, как подобает всем судьям во все времена.
Высоким тенором, наполовину выпевая слова, секретарь произнес:
- Судьи возвращаются. Подсудимый должен встать. Только теперь Ози заметила плешивого человека в серых лохмотьях, сидящего на окруженной шипами скамье подсудимых. На нем было столько цепей, что солдатам пришлось помочь ему подняться на ноги. Так он и стоял, слегка пошатываясь, когда солдаты вернулись на свои места.
- Заключенный, - пропел секретарь, - ты обвиняешься в самом страшном для человека преступлении. Твой собственный язык навлек на тебя несчастье. Ты виновен в ереси, ибо отрицаешь существование бога. Сейчас судьи вынесут свой приговор.
- Я могу повторить! - заорал подсудимый грубым, хриплым голосом. - Я скажу это прямо ему в лицо. Он такой же бог, как все мы. Человек - вот кто он.
Толпа завопила и подалась вперед, требуя крови. Понадобилось немало стражников, чтобы сдержать ее.
- Это моя ошибка, - сказал бог жене. - Цены на сельскохозяйственные продукты все время падают, и я попытался модернизировать хозяйство. Я организовал опытное производство деталей для электроники. Но наука становится проклятием в феодальном обществе. Этот человек был управляющим, и технический гений ввел его в богословский грех.
- Но ты будешь милосердным? - спросила она, напуганная кровожадностью толпы.
- Я не могу, ибо я суровый бог и меня должны бояться.
Судьи встали и хором продекламировали:
- Высокий суд считает подсудимого виновным и передает его в руки живого бога. Смерть на месте, и да свершится правосудие.
- Правосудие, - прохрипел заключенный, в то время как Иоганн медленно поднимался со своего места, и его голос отчетливо прозвучал в наступившей тишине. - Это все предрассудки. Ну-ка внушите мне, что я сейчас умру. У вас ничего не выйдет, сэр. Я не собираюсь валиться с ног только потому, что кто-то скажет "умри".
