Фриц Лейбер - Странник
— Веселого развлечения, — сказала она, — но помни, что мы должны успеть в парк, чтобы увидеть затмение со всех десяти вершин.
— О, зачем нам пялиться на эту Луну? Это скучно, ужасно скучно, поверь мне, — заявил ее приятель, несколько запыхавшийся. — Сал, где, к черту, эти застежки и крючки?
— На дне сундука твоей бабушки, — проинформировала его девушка. Она зацепила декольте своими выкрашенными в серебряный цвет ноготками и рванула вниз.
— Магнитное устройство находится на носу, а не на корме, ты, сухопутная крыса, — засмеялась Салли и лихо повела плечами. — Видишь?
— Боже! — вскричал Джейк. — Совсем как свежие, горячие булочки! Ох…
— Поиграйся, — ноздри девушки слегка расширились, — но помни, что ты обещал взять меня на горную железную дорогу. И будь добр, осторожнее обходись с моим макияжем.
Пытаясь сквозь гущу черных туч над Никарагуа увидеть металлически блестящую поверхность озера Манагуа, дон Гильермо Уолкер, сидя в самолете, пришел к заключению, что бомбардировка цитадели «Эль президенте» во время затмения была чисто театральной идеей, отчаянной импровизацией, такой же абсурдной, как и та, которая в третьем акте «Алжирского решения» заставляла главную героиню Джейн обнаженной предстать перед зрителями, что, однако, не спасало пьесу от полного провала.
Оказалось, что во время затмения вовсе не наступает полный мрак, и три истребителя «Эль президенте» в течение нескольких секунд могут превратить в решето эту старую колымагу, высокопарно именуемую боевым самолетом, положив тем самым конец Революции Наилучших или, по крайней мере, прервав участие в этом предприятии дона Гильермо Уолкера, потомка и продолжателя традиций известного в Никарагуа середины девятнадцатого века корсара Вильяма Уолкера.
Даже если бы ему удалось выпрыгнуть из подобного самолета с парашютом, его все равно схватили бы. Дон Гильермо точно знал, что не сможет стоически выдержать обработку электрической дубинкой, предназначенной для того, чтобы подгонять скот. Да он будет вопить, как трехлетний ребенок!
Слишком светло, слишком светло!
— Ты, жалкий актеришка! — крикнул дон Гильермо упрямо светящему месяцу. — Не можешь никак сойти со сцены!
В трех тысячах километрах от Вольфа Лонера и окружающих его черных туч, недалеко от темных силуэтов электростанции в Северне, использующей энергию приливов, поэт Дэй Дэвис, вдребезги пьяный, махал рукой закопченной Луне, желая ей спокойной ночи. Первые лучи рассвета гасили на небе звезды.
— Приятных снов, Золушка! — закричал Дэй. — Умой лицо и иди спать, но завтра ты обязательно должна вернуться!
Совершенно трезвый Ричард Хиллери, болезненный английский прозаик, с едкостью заметил по этому поводу:
— Ты так это говоришь, Дэй, словно боишься, что она уже не вернется.
— Все может случиться, мой Рикки, — зловеще ответил Дэй. — Мы очень мало знаем о Луне.
— Ты слишком много о ней думаешь, — отрезал Ричард. — Постоянно читаешь научно-фантастические романы. Блевать хочется!
— Да, научно-фантастическая литература для меня как еда и питье, ну, по крайней мере, как еда. Блевать хочется? Наверное, ты вспомнил дракона из «Королевы пророчиц» и вообразил, как он сначала отплевывает книги, ненавидимые Спенсером, а затем собрания сочинений Г.-Дж. Уэллса, Артура Кларка и Эдгара Райса Берроуза.
— Научно-фантастическая литература ничего не стоит, так же, как и все формы искусства, которые занимаются скорее явлениями, чем людьми, — заявил Ричард. — Ты, Дэй, должен об этом знать. Ведь уэлльсцы доброжелательны и сердечны.
— Нет. Они бесчувственны, как деревья, — с гордостью произнес поэт. — Они бесчувственны, как эта Луна, которая имеет для нашей планеты гораздо большее значение, чем то, что вы когда-нибудь в состоянии оценить, вы, сентиментальные еретики, потомки саксов и норманнов, пьяницы, похрапывающие в забегаловках, дегенеративные и обладающие манией гуманитаризма!
Жестом руки он указал на здание электростанции.
— Энергия прямо от Моны!
— Дэвид, — не выдержал наконец прозаик. — Ты ведь прекрасно знаешь, что это чудо построено только для того, чтобы заткнуть рот таким людям, как я, возражающим — из-за опасения перед бомбой — против всякого применения атомной энергии. И я прошу тебя — не называй Луну Моной, это народная этимология. Мона — это уэлльский остров, иначе Энглси, но нет уэлльской Луны!
Дэй пожал плечами и продолжал смотреть на бледную заходящую Луну.
— Мона — хорошее имя, а это самое главное. Вся цивилизация — только соска, которой затыкают рот младенцу, называемому человечеством. А кроме этого, — добавил он, насмешливо улыбаясь, — ведь на Луне есть люди.
— Да, — холодно согласился Хиллери, — четверо американцев и черт знает сколько русских. Прежде чем мы начнем транжирить миллиарды на космические путешествия, мы должны ликвидировать на старушке Земле нищету и страдания.
— Но тем не менее на Моне есть люди, стремящиеся к звездам.
— Да, четверо американцев. Ну и что? У меня больше уважения к этому Лонеру из Новой Англии, который в прошлом месяце вышел из Бристоля на лодке, чем ко всем этим звездным мальчикам. Он, по крайней мере, не утверждает, что от успеха его экспедиции зависят судьбы мира.
Дэй, все еще глядя на запад, оскалил зубы.
— Черт с ним, с Лонером, этим бессмысленным анахронизмом! Он, вероятно, давно утонул, и тело его сожрали рыбы. Но американцы пишут прекрасные научно-фантастические книги и строят космические корабли не намного хуже советских. Спокойной ночи, любимая Мона! Вернись с грязным личиком, но вернись обязательно!
Глава 2
Через панорамное стекло шлема, выпуклое, словно шляпка гриба, все еще до половины поляризованное, чтобы оберегать глаза от солнечного света, лейтенант Дон Мерриам из американских космических сил наблюдал, как последний овальный кусок Солнца, уже затуманенный земной атмосферой, исчезает, перекрываемый плоскостью родной планеты.
Последние полосы оранжевого света вдруг напомнили Дону, как зимой заходящее Солнце скрывалось в гуще черных ветвей обнаженных деревьев рядом с фермой в Миннесоте, где он провел детство.
Поворачивая голову вправо, в сторону миниатюрного пульта управления, он нажал кнопку, чтобы уменьшить поляризацию стекла. Дороги к планетам, лишенным атмосферы, проложат люди с длинными языками, сказал когда-то командор Томперт. «Может быть, для этой цели лучше подойдут муравьеды?» — тут же поинтересовался Дюфресне.
На небе одна за другой вспыхивали звезды — ночь в пустыне, невообразимо гигантской, усеянная драгоценными камнями. Жемчужная шевелюра Солнца начала сливаться с Млечным Путем.
