Эдвард Форстер - Небесный омнибус
- Ну конечно.
Помолчав, он немного, совсем чуть-чуть рассказал мальчику о конце их путешествия. Но вообще беседовали они мало, потому что мальчик, когда ему кто-нибудь нравился, предпочитал помолчать вдвоем и таковы же, как он узнал, были привычки сэра Томаса Брауна, а также и многих других, с кем ему предстояло познакомиться. И все-таки мальчик услыхал о молодом человеке по имени Шелли - тот теперь стал знаменитостью и имел даже собственную коляску, - а также о других кучерах на службе Компании. Тем временем стало светлее, хотя туман не совсем еще рассеялся. Но сейчас он больше напоминал дымку и порой обтекал путников клочьями, словно облако. Кроме того, они непостижимым образом подвиг мались в гору; лошади уже больше двух часов натягивали постромки, а ведь даже если это Ричмондский холм, давно пора было добраться до вершины. А может быть, это Эмпсон или Северные склоны; только ветер здесь казался свежее, чем на тех высотах. Что же до названия конечной станции, то об этом сэр Томас Браун хранил молчание.
Тр-р-рах!
- Клянусь богом, это гром! - сказал мальчик. - И где-то совсем близко. Слышите, какое эхо? Точно в горах.
Тут не совсем отчетливо мелькнула мысль о родителях. Он представил себе, как они едят сосиски и прислушиваются к шуму грозы. Он видел и свой незанятый стул. Потом пойдут вопросы, тревоги, предположения, шутки, утешения. Они будут ждать его к обеду. Но он не вернется ни к обеду, ни к чаю, ни к ужину и весь день проведет в бегах. Если бы он не забыл кошелька, он бы купил им подарки - только вот что бы им такое купить?..
Тр-р-рах!
Ударил гром, и сверкнула молния. Облако задрожало, как живое, и туман рваными лентами метнулся прочь.
- Боишься? - спросил сэр Томас Браун.
- Чего тут бояться? А нам еще далеко?
Лошади встали в тот миг, когда огненный шар взлетел и взорвался с треском, оглушительным, но чистым и звенящим, словно удар кузнечного молота. Туча рассеялась.
- Слушайте, слушайте, мистер Браун! То есть нет, глядите: наконец-то мы увидим все вокруг! То есть нет, прислушайтесь: это звучит, как радуга!
Гром замер, перелившись в слабый рокот, а где-то в глубине, под ним, прорезался и начал нарастать рокот новый; сначала тихо, но все уверенней он вздымался, словно арка - она ширилась, росла, но не меняла формы. Так постепенно, широким изгибом из-под ног лошадей поднялась радуга и протянулась вперед - туда, где таял и исчезал туман.
- Как красиво! И вся разноцветная! А где она кончается? По ней, наверное, можно ходить. Как во сне.
Звук и цвет слились воедино. Радуга выгнулась над бездонной пропастью. Тучи мчались под ней, а она перерезала их и все росла, росла, устремляясь вперед и побеждая тьму, пока не коснулась чего-то более прочного, нежели облака.
Мальчик встал.
- Что там, впереди? - воскликнул он. - На что же она опирается на другом конце?
В свете восходящего солнца за пропастью сверкала круча. Круча или... замок? Лошади тронулись с места. Они ступали теперь по радуге.
- Глядите! - кричал мальчик. - Слушайте! Вон пещеры... или ворота? Взгляните, меж скал, на уступах... Я вижу людей! И деревья!
- Погляди вниз, - прошептал сэр Томас. - Не оставь без внимания волшебный Ахерон *.
Мальчик посмотрел вниз, сквозь радужные огни, лизавшие колеса омнибуса. Бездна также очистилась от тумана, и в ее глубине катились воды вечной реки. Солнечный луч проник туда и коснулся зеленой глади, и, ко
Ахерон (греч. миф.) - река в подземном царстве. - Прим. перев.
гда омнибус проезжал, мальчик увидел, как три девы выплыли на поверхность; они пели и играли чем-то блестящим, похожим на кольцо.
- Эй там, в воде! - позвал он.
Они откликнулись:
- Эй там, на мосту, желаем удачи! - Откуда-то грянула музыка. - Истина в глубинах, истина на вершине.
- Эй там, в воде, что вы делаете?
Сэр Томас Браун ответил:
- Они играют золотом, которым владеют сообща.
И тут омнибус прибыл к месту своего назначения.
Мальчика наказали. Его заперли в детской Пихтовой сторожки и заставили учить наизусть стихотворение.
Отец сказал:
- Мой мальчик! Я готов простить все, только не ложь. - И он высек сына, приговаривая при каждом ударе: - Не было никакого омнибуса, ни кучера, ни моста, ни горы; ты лодырь, уличный мальчишка и лгун.
О, отец умел быть строгим. Мать умоляла, чтобы сын просил прощения. Но он не мог. Это был величайший день его жизни, пусть даже все закончилось поркой и заучиванием стихов.
Он вернулся точно на закате, только обратно привез его уже не сэр Томас Браун, а некая незамужняя леди; беседа с ней была исполнена тихого веселья. Всю дорогу они говорили об омнибусах и четырехместных ландо. Каким далеким казался теперь ее нежный голос! А ведь и трех часов не прошло с тех пор, как он расстался с ней там, в переулке.
Мать подошла к запертой двери и окликнула его:
- Тебе велено идти вниз, милый, и не забудь прихватить с собой стихи.
Он сошел вниз и увидел, что в курительной вместе с отцом сидит мистер Бонс. Он был приглашен на обед.
- А вот и наш знатный путешественник! - мрачно сказал отец. - Юный джентльмен, который разъезжает в омнибусе по радугам под пение красавиц...
И довольный своей остротой, он рассмеялся.
- В конце концов, нечто подобное встречается у Вагнера, улыбаясь, сказал мистер Бонс. - Как ни странно, но подчас в невежественных умах пробиваются искры великой правды искусства. Этот случай заинтересовал меня. Позвольте мне вступиться за виновного. Ведь каждый из нас в свое время переболел романтикой, не так ли?
- Видишь, как добр мистер Бонс, - сказала мать, а отец ответил гостю:
- Превосходно. Пусть прочитает стихотворение, и будет с него. Во вторник я отправляю его к сестре, там его отучат бегать по переулкам. (Смех.) Читай свое стихотворение!
Мальчик начал: "Замкнувшись в невежестве..."
Отец уже опять хохотал во все горло:
- Не в бровь, а в глаз, сын мой: "Замкнувшись в невежестве..." Вот уж не думал, что в стихах можно найти что-нибудь путное. Сказано прямо про тебя. Послушайте, Бонс, поэзия-это по вашей части. Проверьте-ка его, а я притащу виски.
- Ладно, дайте мне томик Китса, - сказал мистер Бонс. Пусть декламирует заданные стихи.
Так образованнейший муж и невежественный ребенок на несколько минут остались вдвоем в курительной.
Замкнувшись в невежестве, одинок,
О тебе и Цикладах грежу я,
Как путник, оставшийся на берегу...
- Совершенно верно. О чем же он грезит?
- О дельфиньих кораллах в бездонных морях, - сказал мальчик и залился слезами.
- Ну, полно, полно. Что ты плачешь?
- Потому... потому что раньше слова только складывались в стишки, а теперь, когда я вернулся, все эти стихи - я сам.
