Роберт Шекли - Бюджетно-сметная планета
- Что-что? - переспросил он.
- Это детерминизм, - продолжал я, на ходу придумывая слово. - Все очень просто, хотя и предназначено для посвященных. Начнем с того, что форма соответствует функции. Следовательно, ваша планета является как раз тем, чем и должна быть по той простой причине, что она существует . Далее, наука постоянна. Поэтому если нечто не является постоянным, то оно не есть наука. И наконец, все подчиняется определенным правилам. Правила эти не всегда понятны, но в их существовании сомневаться не приходится. Теперь ясно, что не следует задаваться вопросом: "почему это вместо того?" А следует спрашивать: "как оно действует ?"
Он назадавал мне кучу каверзных вопросов. Старик оказался сообразительным малым. Но в инженерном деле, правда, ни бельмеса не смыслил. Он подвизался на ниве этики, морали, религии и прочей зауми. Так что веских возражений он мне представить не мог. Один из тех, кто без ума от абстракций, и поэтому с воодушевлением принялся повторять:
- Сущее должно существовать. Гм-м. Очень заковыристая формула и не лишенная налета стоицизма. Я, пожалуй, включу кое-что из этих прозрений в учение, которое преподаю своему народу... Но скажите мне, как я могу примирить неопределенную фатальность науки со свободной волей, которой собираюсь наделить свой народ?
Тут старик чуть не загнал меня в угол. Но я улыбнулся, откашлялся, чтобы выиграть время на размышления, и продолжил:
- Ответ очевиден! - что всегда служит хорошим ответом.
- Наверняка, - сказал он. - Но я что-то его не улавливаю.
- Послушайте, - говорю я ему. - А разве свободная воля, которой вы намерены одарить своих людей, не есть, в свою очередь, тоже разновидность фатальности?
- Можно сказать и так. Но разница...
- К тому же, - поспешно добавил я, - с каких это пор свободная воля и фатальность несовместимы?
- Конечно, они кажутся несовместимыми, - кивнул он.
- Поскольку вы не понимаете, что из себя представляет наука, парировал я, исполнив старый трюк. - Видите ли, уважаемый, один из фундаментальных законов науки гласит: случайность во всем играет роль. Случайность, я уверен, вы знаете, является математическим эквивалентом свободной воли.
- Вы противоречите сами себе, - возразил он.
- Так и есть, - сказал я. - Противоречие - еще один основополагающий закон вселенной. Противоречие вызывает борьбу, без которой все сущее пришло бы к энтропии. Поэтому у нас не могло бы существовать ни планет, ни вселенных, если бы все сущее не находилось в состоянии, на первый взгляд, непримиримого противоречия.
- На первый взгляд? - быстро отреагировал он.
- Именно, - сказал я. - Противоречие, которое можно условно определить как наличие сдвоенных противоположностей, еще не все. Возьмем, к примеру, отдельную изолированную тенденцию. Что будет, если довести ее до предела?
- Не имею ни малейшего понятия, - признался старик. - Отсутствие конкретности в подобной дискуссии...
- А будет вот что, - сказал я. - Тенденция превратится в свою противоположность.
- Неужели! - воскликнул он, потрясенный.
Просто умора, когда эта религиозная публика пытается разбираться в науке.
- Именно, - заверил его я. - У меня в лаборатории есть доказательства, правда, их демонстрация несколько скучновата...
- Ну что вы, я верю вам на слово, - сказал старик. - Ведь мы заключили Договор.
Он всегда пользовался этим словом, когда речь шла о контракте. Смысл тот же, зато как звучит!
- "Сдвоенные противоположности", - бормотал он, - "детерменизм", "превращение в собственную противоположность". Как все хитро.
- И в то же время эстетично, - отметил я. - Но я еще не покончил с преобразованием крайностей.
- Продолжайте, будьте добры, - попросил он.
- Благодарю. Итак, энтропия - это когда предмет продолжает двигаться, если этому не мешает внешнее воздействие (и если мешает, тоже иногда - по своему опыту знаю). Вот энтропия и толкает предмет к своей противоположности. Если нечто доводится до собственной противоположности, то и все остальное доводится до противоположностей, ибо наука последовательна. Видите, какая картина? Все эти противоположности трансформируются и... превращаются в свои противоположности. На более высоком уровне организации мы имеем дело с группами противоположностей, которые проделывают то же самое. Потом выше и выше. Пока все понятно?
- Пожалуй, - кивнул он.
- Отлично. Теперь напрашивается естественный вопрос, ставить ли на этом точку? Я хочу сказать, заканчивается ли все тем, что все противоположности сначала выворачиваются шиворот-навыворот, а потом выворот-нашиворот? И вот что удивительно, оказывается, нет! Эти противоположности, которые знай себе кувыркаются, словно дрессированные тюлени, суть всего лишь одна сторона медали. Потому что... - и тут я заговорил низким голосом, - есть мудрость, которая видит дальше суеты и толкотни вещного мира. Эта мудрость, сэр, зрит сквозь воображаемые свойства реальных вещей и видит глубинные механизмы вселенной, пребывающие в состоянии как бы великой и возвышенной гармонии.
- Как могут существовать вещи одновременно и воображаемые и реальные? молниеносно отреагировал он.
- Мне не дано знать ответы на подобные вопросы, - признался я. - Ведь я всего лишь скромный научный сотрудник: вижу, что вижу, и поступаю соответственно. Но может, этому есть этическое объяснение?
Старик задумался. Видно было, что он испытывает внутренние борения. Он уловил логические неувязки, как и любой другой, а мои доводы так и кишели ими. Но, как и всех интеллектуалов, его заворожили противоречия, и он испытывал сильную потребность уложить их в свою систему.
Что же до выдвинутых мною положений... хм, здравый смысл подсказывал ему: дело не может быть настолько запутанным. А его эрудиция говорила, что может. Что в самом деле, наверное, все сложно, хотя есть, пожалуй, простой и красивый объединяющий принцип: прочная, добротная мораль.
И, наконец, он снова попался мне на крючок, когда я употребил слово "этика". Старик просто помешался на этой самой этике. Просто ни дать ни взять Мистер Этика. И совершенно случайно я подбросил ему идею о том, что вся наша треклятая вселенная ну просто нашпигована учениями и противоречиями, законами и несправедливостью, которые сводятся к самому изысканному и неуловимому этическому порядку.
- Во всем этом гораздо больше глубины, чем я предполагал, - сказал он спустя какое-то время. - Я собирался обучать своих людей одной лишь этике и намеревался обратить их внимание на насущные вопросы морали: как и почему должен жить человек, а не заострять внимание, из чего состоит живая материя. Я хотел, чтобы они испытали всю глубину радости, страха, добродетели, надежды, отчаяния, а не занимались науками, которые исследуют звезды и дождевые капли, не придумывали грандиозные и ненужные гипотезы на основе своих разысканий. Теперь же вы поправили меня.
