Евгений Лукин - Отдай мою посадочную ногу!
– Сейчас стекла выдавит, – привизгивая от страха, проговорил Алексей.
– Хрен там выдавит, – угрюмо отозвался Петро. – Было б чем выдавливать!.. Он меня уж и под землю вот так проваливал…
В пронизанной серебром воде плыла всякая дрянь: обломок жерди с обрывками полиэтилена, брезентовый рюкзачок, из которого выпорхнули вдруг одна за другой две красноперки…
– Да это ж мой рюкзак, – пораженно вымолвил Леха. – Да что ж он, гад, делает!..
Голос его пресекся: в окне, вытолкав рюкзачок за границу обзора, заколыхался сорванный потоком горбыльно-веревочный мосток и запутавшийся в нем бледный распухший утопленник, очень похожий на Петра.
– Тьфу, погань! – Настоящий Петро не выдержал и, отвернувшись, стал смотреть в печку.
– Окно бы завесить… – борясь с тошнотой, сказал Леха и, не получив ответа, встал. Подобрался к висящему на одном гвозде одеялу, протянул уже руку, но тут горбыльно-веревочную путаницу мотнуло течением и Леха оказался с покойником лицом к лицу. Внезапно утопленник открыл страшные глаза и, криво разинув рот, изо всех сил ударил пухлым кулаком в стекло.
Леха так и не понял, кто же все-таки издал этот дикий вопль: утопленник за окном или он сам. Беспорядочно отмахиваясь, пролетел спиной вперед через всю хату и влепился в стену рядом с печкой.
…Сквозь целые и невредимые стекла светила луна. Потопа – как не было. Бессмысленно уставясь на оплывающую свечу, горбился на табуретке небритый Петро. Нетвердым шагом Леха приблизился к столу и, чудом ничего не опрокинув, плеснул себе в стакан первача.
– А не знаешь, кто у него мог эту ногу свинтить? – спросил он, обретя голос.
Петро долго молчал.
– Да любой мог! – буркнул он наконец. – Тут за оврагом народ такой: чуть зевнешь… Вилы вон прямо со двора сперли – и Урван не учуял…
– Ну ни стыда ни совести у людей! – взорвался Леха. – Ведь главное: свинтил – и спит себе спокойно! А тут за него…
Он замолчал и с опаской выглянул в окно. Зеленоватый маленький инопланетянин понуро стоял у раздетой на зиму теплицы. Видимо, обдумывал следующий ход.
– Чего он там? – хмуро спросил Петро.
– Стоит, – сообщил Леха. – Теперь к поленнице пошел… В дровах копается… Не понял! Сарай, что ли, хочет поджечь?..
– Да иди ты! – испуганно сказал Петро и вмиг очутился рядом.
Инопланетянин с небольшой охапкой тонких чурочек шел на голенастых ножках к сараю. Свалил дрова под дверь и обернулся, просияв капельками глаз.
– Не отдашь?
– Запалит ведь! – ахнул Петро. – Как пить дать запалит!
Он метнулся в угол, где стояла чудовищная рукоять черпака. Схватил, кинулся к двери, но на пути у него встал Леха.
– Ты чего? Сам же говорил: видимость!..
– А вдруг нет? – рявкнул Петро. – Дрова-то – настоящие!
Тут со двора послышался треск пламени, быстро перешедший в рев. В хате затанцевали алые отсветы.
– Запалил… – с грохотом роняя рукоятку, выдохнул Петро. – Неужто взаправду, а? У меня ж там аппарат в сарае! И снасти, и все…
Леха припал к стеклу.
– Черт его знает… – с сомнением молвил он. – Больно дружно взялось… Бензином вроде не поливал…
Часто дыша, Петро опустился на табуретку.
В пылающем сарае что-то оглушительно ахнуло. Крыша вспучилась. Лазоревый столб жара, насыщенный золотыми искрами, выбросило чуть ли не до луны.
– Фляга… – горестно тряся щетинами, пробормотал Петро. – Может, вправду отдать?..
Леха вздрогнул и медленно повернулся к нему.
– Что?.. – еще не смея верить, спросил он. – Так это все-таки ты?..
Петро подскочил на табуретке.
– А пускай курятник не растопыривает! – злобно закричал он. – Иду – стоит! Прямо на краю поля стоит! Дверца открыта – и никого! А у меня сумка с инструментом! Так что ж я, дурее паровоза?! Подпер сбоку чуркой, чтоб не падала, ну и…
– Погоди! – ошеломленно перебил Леха. – А как же ты… В газете же пишут: к ним подойти невозможно, к тарелкам этим! Страх на людей нападает!..
– А думаешь – нет? – наливаясь кровью, заорал Петро. – Да я чуть не помер, пока отвинчивал!..
– Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. – с тупым упорством завывал инопанетянин.
– Отдаст! – торопливо крикнул Леха. – Ты погоди, ты не делай пока ничего… Отдаст он!
– А чего это ты чужим добром швыряешься? – ощетинившись, спросил Петро.
– Ты что, совсем уже чокнулся? – в свою очередь заорал на него Леха. – Он же от тебя не отстанет! Тебя ж отсюда в дурдом отвезут!
– И запросто… – всхлипнув, согласился Петро.
– Ну так отдай ты ему!..
Петро закряхтел, щетинистое лицо его страдальчески перекривилось.
– Жалко… Что ж я, зазря столько мук принял?..
Леха онемел.
– А я? – страшным шепотом начал он, надвигаясь на попятившегося Петра. – Я их за что принимаю, гад ты ползучий?!
– Ты чего? Ты чего? – отступая, вскрикивал Петро. – Я тебя что, силком сюда тащил?
– Показывай! – неистово выговорил Леха.
– Чего показывай? Чего показывай?
– Ногу показывай!..
То и дело оглядываясь, Петро протопал к разгромленной двуспальной кровати в углу и, заворотив перину у стены, извлек из-под нее матовую полутораметровую трубу с вихляющимся полированным набалдашником.
– Только, слышь, в руки не дам, – предупредил он, глядя исподлобья. – Смотреть – смотри, а руками не лапай!
– Ну и на кой она тебе?
– Да ты что! – Петро даже обиделся. – Она ж раздвижная! Гля!
С изрядной ловкостью он насадил набалдашник поплотнее и, провернув его в три щелчка, раздвинул трубу вдвое. Потом – вчетверо. Теперь посадочная нога перегораживала всю хату – от кровати до печки.
– На двенадцать метров вытягивается! – взахлеб объяснял Петро. – И главное – легкая, зараза! И не гнется! Приклепать черпак полтора на полтора – это ж сколько мотыля намыть можно! Семьдесят пять копеек коробо́к!..
Леха оглянулся. В окне суетился и мельтешил инопланетянин: подскакивал, вытягивал шеёнку, елозил по стеклу лягушачьими лапками.
– Какой мотыль? – закричал Леха. – Какой тебе мотыль? Да он тебя за неделю в гроб вколотит!
Увидев инопланетянина, Петро подхватился и, вжав в голову плечи, принялся торопливо приводить ногу в исходное состояние.
– Слушай, – сказал Леха. – А если так: ты ему отдаешь эту хреновину… Да нет, ты погоди, ты дослушай!.. А я тебе на заводе склепаю такую же! Из дюраля! Ну?
Петро замер, держа трубу, как младенца. Его раздирали сомнения.
– Гнуться будет… – выдавил он наконец.
– Конечно, будет! – рявкнул Леха. – Зато тебя на голову никто ставить не будет, дурья твоя башка!
Петро медленно опустился на край кровати. Лицо отчаянное, труба – на коленях.
– До белой горячки ведь допьешься, – сказал Леха.
