В. Бирюк - Урбанизатор
«Не верь глазам своим» — Прутков, ты прав. Что бы ты не увидел.
Кстати, а не попробовать ли заменить позирующую девку козой? В смысле — в скульптуре? Калауз с козой… забавнее. Класс! В реале — ни козы, ни князя, а в виртуале — похоже!
Ни я, ни Сухан не обладали художественным талантом. Мы не могли придать изображению человека выражение той или иной эмоции. Но если человек эту эмоцию выражал, мимикой лица или тела — она появлялась и в статуэтке. Не воображение, не эстетика — точность воспроизведения, фотография.
Я уже говорил о странной для меня доверчивости здешних жителей к письменному слову. Ещё страннее восприятие изобразительного материала. Детские рисунки или игрушки ими вполне так и понимаются — выдумка, игра. А вот продукция качественная кажется истиной. Будь то вытянутые, непропорциональные фигуры на иконах, единообразные изображения доспехов на миниатюрах. При том, что «портрет» — отнюдь не новизна. Ярослав Мудрый с семейством на фресках Киевской Софии, Всеволод Большое Гнездо на иконе Дмитрия Солунского… Узнавание, «истинность» скульптурного портрета конкретного персонажа, вызывало ощущение истинности и изображаемой ситуации.
Не имея технических возможностей зафиксировать изображение событий, я использовал таланты моих людей, например — визуальную память. И сочетал с другими, например — способность гармонически соединить разные изображения. Достоверность в отдельных деталях создавало впечатление достоверности в целом.
Через несколько лет наши фигурки стали обычным элементом интерьера всякого приличного русского дома. Признаком процветания. И «окошечком» в иной, внешний, новый мир. Где живут разные звери и люди. Которых с порога своей усадьбы, может быть, никогда в жизни и не увидишь.
«Всеволожский реализм» противостоял примитивизму или канонам фресок, икон, заставок книг. Заставлял множество людей в Святой Руси внимательнее всматриваться в окружающий мир. И многих «всматривающихся» — приводил ко мне.
«Портретность» фигурок породила множество «страшилок» об их использовании в колдовских ритуалах. Повсеместная уверенность в связи изображения и оригинала тому весьма способствовали. «Воевода фигурку твоего господина разобьёт — твой господин гноем истечёт» — звучало повсеместно и неоднократно. Бывали смельчаки, которые и жизней своих не жалели, дабы добраться до моей коллекции «скульптурных портретов». Бывало — немалые деньги предлагали. Кто — за свои изображения, кто — за соседские.
Главное: уверовавшиеся в моём колдовстве, во власти над их жизнями посредством изображений — опасались и вели себя приличнее.
Что говоришь? Нет, девочка, это позднее. И «Иисус и двенадцать апостолов», и «Блудница и двенадцать мужчин» — композиции куда более позднего времени. Когда мы уже и «гжель» хорошую делали, и краски добрые имели.
Кроме вывертов эстетики, Горшеня с разными здешними жидкими глинами работать пробует.
Я уже рассказывал: горшок надо сделать водонепроницаемым. Основной способ: горячие горшки окунают в приготовленную в корыте холодную жидкую мучную «болтушку» (два фунта ржаной муки на ведро воды), быстро поворачивая горшок. Под воздействием жара «болтушка» сгорает, оставляя на стенках сосуда темные округлые пятна и живописные разводы.
«Налетай, торопись,
Покупай живопись».
Живопись, оно, конечно… Разводами. Пока — не «налетают». Ну и ладно, но поры в керамике — залепляются.
Сейчас Горшеня пробует ангобирование — покрытие жидкой глиной: до обжига покрывают белой жидкой глиной, поры горшка заполняются — водонепроницаемость обеспечивается. Ещё бы и роспись добавить…
Тут Горшене советовать… Что толщина ангоба должна составлять около 3 мм — он и сам знает: толстый слой — отскочит при обжиге, тонкий — может исчезнуть.
Вот насчёт добавки поташа для придания ангобам приглушенного блеска — это я удачно выпендрился.
Ярилин овраг дал нам примеры разных здешних глин. Выберет подходящую — будем искать по округе.
И, конечно, уже опробованный в Пердуновке прогрессизм: чернолощеная посуда. Обгоняем будущую Москву на три века.
Чернолощеные сосуды с блестящими аспидно-черными стенками — парадная посуда рядовых горожан, издали походит на дорогую металлическую.
Думаю, здесь будет сходно, спрос должен появиться — статусно. Но трудоёмкость…
После формовки на гончарном круге — просушивают, наводят лоск костяными лощилами. Загружают в печь и обжигают. По окончании — добавляют смолистое топливо (щепки, смоляная пакля, береста), отверстия в печи замазывают. Топливо тлеет, оставшийся не окисленным углерод оседает на стенках сосудов черной графитовой пленкой, блестящей на подлощеных участках.
Ещё попробовали вариации «муравления»: солью, растолчённой и просеянной в мелкий порошок, посыпают изделия, предварительно обмазанные мучным клейстером. Можно крутым соляным раствором обливать. Потом всё это обжигают за один раз. Соль превращается в пары, садится на изделия. Где она сядет, глина с солью образует легкоплавкое соединение, род стекла — мурава.
Соль — ценность, мучной клейстер — аналогично. По технологии обжига хорошо — за один раз, по технологии выживания… не сейчас. Мало сделать, надо сделать дёшево. В рамках сегодняшних наших возможностей и потребностей.
Ещё Горшеня экспериментирует с нефриттированными глазурями. Простейшая: глет свинцовый (65 %), кварцевый песок (30 %), глина (5 %). Температура обжига — 1000 °C.
А вот фриттированные… Их надо предварительно сплавлять при 1200–1300 градусов. Пытается сделать. Его печка выдерживает. Но… пока безрезультатно.
По сути, Горшеня, с моей подачи, создаёт майолику: «изделия всякого рода из обожженной глины, покрытые непрозрачной глазурью и раскрашенные огнеупорными красками».
* * *Несколько отстаём: название произошло от Майорки, откуда в 1115 г. были впервые вывезены генуэзцами, как военная добыча в борьбе их с пиратами, испано-мавританские керамические сосуды и поливные плиты, послужившие для итальянских гончаров образцами.
Или — опережаем? В России расцвет майоликового производства — XVIII век. Ну, Гжель, это ж все знают!
Вот тут… Ломоносов, знаете ли, спать не даёт. В 1763 году в книге «О слоях земных» он писал о глине Гжельской:
«…Едва ли есть земля самая чистая и без примешания где на свете, кою химики девственницею называют, разве между глинами для фарфору употребляемыми, какова у нас гжельская… которой нигде не видал я белизною превосходнее…».
