Курт Воннегут - Дженни
— Зачем? — спросил Джордж.
До сих пор я не понимал, каким безрадостным может быть то, что называется безрадостным смехом. Дженни рассмеялась безрадостным смехом, чтобы дать толпе понять, что все происходящее было просто скандалом. Звучало это так, как будто кто-то бил бокалы для шампанского резиновым молотком. Мурашки побежали не только по моей спине. Они побежали по всем.
— Вы… вы чего-то хотели, молодой человек? — спросила она меня.
Один черт, с Джорджем было не поговорить, так что я обратился к ней:
— Я из офиса в Индианаполисе. У меня… новости о его жене, — сказал я.
Джордж повернул голову:
— О моей — ком? — спросил он.
— Вашей… бывшей жене, — сказал я.
Толпа снова вышла из магазина и принялась растерянно слоняться вокруг, гадая, когда же нужно будет смеяться. Это был не лучший способ торговать холодильниками. Салли Харрис начал закипать.
— Ничего о ней не слышал двадцать лет, — сказал Джордж, — и могу прожить еще двадцать, ничего о ней не зная и не терзаясь. Но все равно спасибо. — Он снова уставился вдаль.
Толпа нервно рассмеялась, и на лице Салли Харриса отразилось облегчение.
Дженни подошла поближе, прижалась ко мне и прошептала уголком рта:
— Что с Нэнси?
— Она очень больна, — прошептал я. — По-моему, она умирает. Она хочется увидеть его в последний раз.
Где-то в задней части грузовика затихло гудение. Это был звук, издаваемый мозгами Дженни. Лицо Дженни превратилось в мертвую пористую резину — во что-то не менее глупое, чем манекены в магазинах одежды. Желто-зеленые огни в ее синих стеклянных глазах погасли.
— Умирает? — спросил Джордж. Он открыл дверь кабины, чтобы туда вошло немного воздуха. Крупный кадык на его тонкой шее ходил вверх-вниз. Он слабо взмахнул руками: — Представление закончено, господа, — сказал он.
Сразу не ушел никто. Все были ошеломлены несмешной реальной жизнью, вторгшейся в представление.
Джордж стряхнул с себя ботинки, показывая, что представление закончилось насовсем. Он не мог заставить себя сказать ни слова. Он сидел боком и смотрел на свои босые ноги, лежащие на руле. Ступни были узкими, костлявыми и синими.
Толпа устремилась прочь — день начался очень грустно. Мы с Салли Харрисом стояли около грузовика, ожидая, пока Джордж отнимет руки от лица. Салли убивался о потерянных покупателях.
Джордж пробормотал что-то, чего мы не расслышали.
— Что такое? — спросил Салли.
— Если кто-то просит тебя приехать таким вот образом, — сказал Джордж, — лучше ведь приехать?
— Если… если она — твоя бывшая жена, если ты бросил ее двадцать лет назад, — сказал Салли, — как вышло, что из-за нее у тебя все идет кувырком — перед моими покупателями, у моего магазина?
Джордж не ответил.
— Если вам нужен поезд, или билет на самолет, или машина, — сказал я Джорджу, — я их достану.
— Покинуть грузовик? — сказал Джордж. Он сказал это так, как будто я сморозил глупость. — Сынок, там внутри оборудования на четверть миллиона долларов, — сказал он и покачал головой. — Оставить столько ценного оборудования, чтобы кто-то… — Фраза оборвалась. Я понял, что нет смысла спорить с ним, потому что его волновало нечто другое. Грузовик был его домом, а Дженни и ее мозги были его смыслом жизни, поэтому сама мысль о том, чтобы после всех этих лет куда-то ехать без нее, пугала его до смерти.
— Я поеду в грузовике, — сказал он. — Так будет быстрее. — Он быстро выбрался из кабины, чтобы никто не сказал, что грузовики не относятся к скоростным средствам передвижения. — Поезжайте со мной, — сказал он, — и мы поедем прямо туда.
Я позвонил в офис, где мне сказали, что я не только мог поехать с Дженни и Джорджем, но и должен был это сделать. Мне сказали, что, после Дженни, Джордж был самым ценным работником компании, и я должен был сделать все, что было в моих силах, чтобы помочь ему в эту трудную минуту.
Когда я повесил трубку, Джордж позвонил куда-то еще. Он надел кроссовки и выпустил из рук волшебные ботинки. Салли Харрис поднял их и заглянул внутрь.
— Боже, — сказал мне Салли, — это похоже на аккордеон. — Он просунул в ботинок руку и держал ее там целую минуту, прежде чем собраться с духом и нажать на кнопку:
— Уф, — сказала Дженни. Ее голос был лишен выражения.
Салли нажал на другую кнопку:
— Фу, — сказала Дженни.
Он нажал на другую кнопку — Дженни улыбнулась, как Мона Лиза.
Салли нажал сразу на несколько кнопок:
— Блаолоы, — сказала Дженни. — Бамоаушш. Шу, — сказала она. Она сделала каменное лицо и высунула язык.
Смелость Салли кончилась. Он поставил ботинки около грузовика, как ставят тапочки у кровати.
— Знаешь, — сказал он, — эти люди сюда не вернутся. После этого представления они будут думать, что у нас здесь что-то вроде морга. Я благодарю бога только за одно.
— За что? — спросил я.
— Они хотя бы не узнали, чье лицо и голос у холодильника.
— Чьи? — спросил я.
— Ты не знал? — спросил Салли. — Черт возьми, он сделал слепок с ее лица и наложил его на Дженни. Потом он заставил ее записать все звуки английского языка. Все звуки, которые издает Дженни, сначала издала она.
— Кто? — спросил я.
— Нэнси, или как ее там, — сказал Салли. — Он сделал это сразу после медового месяца. С той дамой, которая теперь умирает.
Мы проехали семьсот миль за шестнадцать часов, и я не думаю, чтобы Джордж за это время сказал мне хотя бы десять слов. Да, он говорил, но не со мной. Это было во сне, и я думаю, что он говорил с Дженни. Он бормотал что-то нечленораздельное, посапывая рядом со мной, а потом его пальцы бегали в кроссовках, приказывая Дженни дать ему ответ, который ему был нужен.
Но на нем не было волшебных ботинок, поэтому Дженни ничего не делала. Она была привязана к стене где-то в потемках в задней части грузовика. Джордж не очень-то о ней волновался, пока до места нашего назначения не остался час. Потом он забегал, как гончая. Каждые десять минут ему казалось, что Дженни отвязалась и билась о свои мозги. Нам приходилось съезжать на обочину, останавливаться, идти назад и проверять, что все в порядке.
Вы говорите о простой жизни — внутренности выглядели как монашеская келья на маяке. Половая доска могла бы посоперничать с койкой Джорджа в ширине и гибкости. Все, что здесь предназначалось для Джорджа, было дешевым и неудобным. Сначала я гадал, где же пряталась упомянутая им четверть миллиона. Но с каждым разом, когда он освещал зажигалкой мозги Дженни, я восхищался все сильнее. Эти мозги были самой удивительной, сложной и красивой электронной системой, которую я когда-либо видел. Когда речь шла о Дженни, деньги ничего не значили.
