Иван Ефремов - Обсерватория Нур-и-Дешт
На высоте, вдалеке, виднелся красный огонек, окруженный облаком золотистой световой пыли.
– Это костер на площадке у палаток, – пояснила Таня. – Что-то наши долго не спят – должно быть, меня ждут.
В темноте раздался звонкий мальчишеский голос:
– Матвей Андреевич, Таня приехала!
Мое знакомство с профессором состоялось при свете костра. Это был маленький круглый человек с квадратным лицом. Умные глаза его прикрывали большие толстые стекла очков. Я несколько задержался, подгоняя ближе к костру упиравшегося верблюда. Профессор, поздоровавшись с Таней, крикнул в мою сторону:
– Показывайтесь, Семенов! Где вы там прячетесь? Рассказывайте, что в Ташкенте.
Я вышел в освещенный костром круг. Профессор откинулся назад, поправил очки и посмотрел на Таню.
– Кто это?.. А Семенов где?
– Семенов не приехал, Матвей Андреевич, – виновато, тонким голоском ответила Таня.
– Ничего не понимаю! Что за шутки? – начал сердиться профессор.
Я подошел к нему и, протягивая руку, назвал себя. Затем вкратце объяснил причину моего появления здесь.
– Что вы! Ну как же так? Вы майор раненый, орденоносец. Неудобно, мой друг, неудобно! – ворчал профессор, сердито поглядывая на Таню.
Та помалкивала.
– И, наконец, ваша рука... Гм-гм!.. Разве вы сможете работать?.. Вот уж не ожидал от вас, Таня, такого легкомыслия!
Я рассмеялся, схватил здоровой рукой тяжелый тюк, снятый с верблюда, и легко поднял его над головой. Таня захлопала в ладоши. Профессор как будто смягчился.
– Ну, ну... Что мне с вами делать?
– Попробуйте на работе. Не подойду – выгоните, – смиренно произнес я.
Таня фыркнула. Очки профессора блеснули, уставившись на нее.
– Ох уж эти девы! Вечно они... Все ничего, а появится душка военный – и готово. Ну ладно, пейте чай, устраивайтесь, потом увидим.
В конце концов все обошлось. Когда профессор узнал, что я геолог и, следовательно, знаком с археологией, то и совсем забыл о неожиданности моего появления.
Наутро обсерватория Нур-и-Дешт показалась мне действительно на редкость приятным местом. На каменистом высоком холме стояла полукруглая стена с выступающей на ее задней стороне приземистой башенкой. Концы стены перекрывались сверху двумя массивными сводами, подпертыми толстыми кубическими основаниями. Между кубами сохранился красивый, в арабском стиле портик, на котором еще оставались следы буквенной золотой вязи по бирюзовому фону. Между башенкой и сводами в почве была выкопана глубокая воронка, облицованная туфом. Большую часть воронки заполняла вогнутая вниз правильная мраморная дуга астрономического квадранта, спадавшая и снова подымавшаяся двумя полосами с углублением посредине. На боковых стенках дуги были высечены какие-то знаки и деления. Параллельно дуге спускались вниз мелкие, аккуратно высеченные ступеньки.
Профессор не стал задерживаться в обсерватории.
– Здесь мы уже все изучили, – сказал он мне. – Теперь место нашей работы будет вон там. – И он махнул рукой в оконечности правого крыла стены, около которой торчали остатки осыпавшихся сводов и стояла тонкая заостренная башенка. – Здание для астрономических наблюдений, как видите, хорошо сохранилось. Ну конечно, бронзовые части дуги квадранта и другие приборы давно расхищены, еще во времена монгольского нашествия. А тут, где мы будем продолжать изучение, должно быть, было хранилище инструментов, звездных карт и книг, а может быть, и жилище астрономов. Часть здания высечена в скале. Тут есть какие-то ходы, колодцы и подземелья, в назначении которых нам еще нужно разобраться. Верхняя надстройка рухнула, кучи щебня и песка загромождают нижние ходы, и до сих пор у меня нет ясного представления об этом здании. Оно больше похоже на маленький форт, чем на обсерваторию... Ну что ж, приступим... – И с этими словами профессор нырнул под засыпанный пылью и покрытый засохшей травой свод.
Мы все трое последовали за ним.
В полумраке квадратного помещения под сводом была приятная прохлада. Я вооружился инструментом вроде широкой тяпки – кетменем – и по указаниям профессора принялся отгребать завал из земли и каменных обломков, образовавшийся от проседания следующего свода. Я старался вовсю; пот катился с меня градом, и груды отброшенной мной земли все увеличивались по обе стороны камеры. Профессор, очень довольный, велел мне отдохнуть и взялся сам за кетмень. Потом копала Таня, и снова я. Так мы рыли в поту и пыли еще долго, пока наконец не проникли в низкий просторный подвал, чуть освещенный сквозь щели в камнях под сводами, наверху. Внимание профессора и Тани сразу привлекли какие-то плитки из гладкого камня, кучкой сложенные в углу. Для меня в этом темном пустом подвале не было ничего интересного, я принялся осматривать соседние с ним другие помещения. Узкие, как щели, проходы без дверей соединяли еще три подвала с высокими, в противоположность первому, потолками. Все они были совершенно пусты, только в конце второго помещения выступала толстым цилиндром какая-то постройка из плотно сложенных серых камней. По наружной стороне цилиндра вилась наверх обрушившаяся узкая лестница, верх которой исчезал в хаосе обломков, засыпавших квадратный люк. В нижней части цилиндра чернели крохотные оконца, проникнуть в которые не могла бы даже крыса. Я заглянул в одно из них и долго всматривался в тьму, пока мне не показалось, что я вижу какой-то слабый отсвет. Я посмотрел снова и опять увидел едва заметный блеск. Я позвал профессора. Он с неохотой оторвался от разглядывания плиток и последовал за мной. Я обратил его внимание на цилиндрическую постройку, но профессор не выразил никакого интереса.
– Смотрите, Таня, – сказал он шедшей позади девушке, – это цоколь наружной башенки, той, что вроде минарета. Она одна только и уцелела: построена из крепчайшего диабаза.
На мое замечание о чем-то блестящем внутри профессор ответил:
– Ну что там может быть? Какая-нибудь изразцовая плитка завалилась. На башенку поднимались по наружной лестнице, а пустота внутри – только для экономии материала, хода внутрь нет.
Он двинулся было обратно, но вдруг остановился:
– Эге! Вот это на самом деле важно!
И профессор указал на завалившуюся стенку подвала за выступом щелеобразной двери. Из-под осыпи едва виднелась ступенька – очевидно, начало лестницы, шедшей куда-то вниз.
– Видите, Таня, я говорил вам, что должен быть еще третий этаж, самый нижний. Это первый ход вниз, который нам удалось обнаружить. Тут и будем копаться. Сколько времени, Иван Тимофеевич? – спохватился профессор.
– Скоро пять.
– Ну-ну! То-то я так есть хочу! Пойдемте скорее.
Наверху нас встретил сухой жар и ослепительный свет. После сумрака под сводами зарябило в глазах. Я пропустил вперед Таню и профессора и остановился, чтобы получше осмотреть местность с высоты бугра обсерватории. На ровной площадке слева от бугра стояли две наши палатки. И бугор и площадка находились на плоской вершине широкого куполовидного холма. Этот холм возвышался посредине группы из восьми подобных же холмов, покрытых редкой и жесткой травой, совсем не похожей на веселую зеленую траву нашего севера. Сквозь ее щетинистый покров просвечивали угловатые выступы черных камней, присыпанных крупным песком. Камни, выступавшие из-под тонкого почвенного покрова на том холме, где стояла обсерватория, были другого, более светлого цвета. Поэтому бугор обсерватории довольно резко выделялся по окраске среди остальных черных собратьев.
