Морье Дю - Голодная Гора
Снова набежавшее облако закрыло солнце, Джону Бродрику на руку упала капля дождя, он повернулся спиной к Голодной Горе и стал спускаться вниз на дорогу.
Подходя к карете, он увидел человека, который стоял на дороге, поджидая его. Это был высокий сгорбленный старик лет шестидесяти, он тяжело опирался на палку; его светлые голубые глаза составляли странный контраст с загорелым, почти коричневым лицом. Увидев Джона Бродрика, он улыбнулся, однако в его улыбке не было ни радости, ни сердечного расположения, казалось, что она родилась из какого-то скрытого недоброго веселья. Джон Бродрик приветствовал его коротким кивком головы.
- Добрый день, Донован, - сказал он. - Далеко ты зашел от дома при больной-то ноге.
- Добрый день, мистер Бродрик, - ответил старик. - Что до моей ноги, то она привыкла бродить по горам и дорогам и служит мне исправно. Как вам нравится участок, который вы выбрали для новой шахты?
- Откуда ты знаешь о новой шахте, Донован?
- Может быть, мне рассказали о ней феи, - сказал Донован, продолжая улыбаться и почесывая голову набалдашником трости.
- Ну что же, сейчас уже не важно, пусть себе знают, кто хочет, - сказал Бродрик. - Да, здесь, на Голодной Горе, будет рудник. Только сегодня я подписал соглашение с мистером Лэмли из Данкрума, и мы собираемся начать работы незамедлительно.
Человек по имени Донован ничего не ответил. Он смотрел с минуту на Бродрика, а потом перевел взгляд вверх, на гору.
- Мало хорошего принесет вам это дело, - заметил он наконец.
- Это мы как раз собираемся выяснить, - коротко отозвался Бродрик.
- Я говорю совсем не о деньгах, их-то вы получите, целое состояние, наверное, - сказал его собеседник, презрительно махнув рукой. - Об этом позаботится медь, она обогатит вас, вашего сына и ваших внуков тоже, в то время как я и мои родственники будем все беднеть и беднеть на жалком клочке земли, который у нас остался. Я думаю о тех неприятностях, которые вам придется претерпеть.
- Надеюсь, мы сумеем с ними справиться.
- Надо было сначала спросить разрешения у Горы, мистер Бродрик. Старик указал тростью на каменную громаду, которая возвышалась над ними. Можете смеяться, сколько вам угодно, - сказал он, - можете кичиться своим оксфордским образованием, своими книгами и прогрессивными замашками, своими сыновьями и дочерьми, которые ходят по Дунхейвену так, словно он создан исключительно для их удовольствия, но только я вам говорю, что шахта ваша превратится в руины, дом будет разрушен, дети забыты, а, может, наоборот, покрыты позором, а вот Гора будет стоять, как стояла, - вечным проклятием вашему роду.
Джон Бродрик стал садиться в карету, не обращая внимания на этот поток красноречия.
- Возможно, - сказал он, - мистер Морги Донован не откажется получить свою долю в этом руднике, приобретя несколько акций, и тогда не будет так явно демонстрировать свое неудовольствие. Я буду платить хорошие деньги тем, кто станет работать на руднике. Если твои сыновья захотят потрудиться, хотя бы для разнообразия, я с удовольствием возьму их на работу.
Старик презрительно сплюнул на землю.
- Мои сыновья никогда не работали на хозяина, - сказал он, - и никогда не будут, пока я жив. Разве вся эта земля не принадлежит по праву нам, да и медь тоже, и разве не могли бы мы забрать ее обратно, если бы захотели?
- Дорогой мой Донован, - нетерпеливо проговорил Бродрик, - ты живешь в прошлом, во времени, по крайней мере, двухсотлетней давности, и говоришь, как слабоумный. Если вы хотите получить медь, почему бы вам не организовать компанию, не нанять рабочих, не привезти сюда машины?
- Вам отлично известно, что я бедный человек, мистер Бродрик. А кто в этом виноват, как не ваш дед?
- Боюсь, что у меня нет времени обсуждать старые распри, Донован. Их лучше позабыть. Всего тебе хорошего. - И джон Бродрик сделал знак кучеру ехать дальше, оставив старика на дороге, где тот продолжал стоять, опираясь на трость и больше уже не улыбаясь.
Когда карета перевалила через гору, Джон Бродрик посмотрел вниз, окинув взором открывшуюся перед ним картину. Там, по другую сторону залива, виднелась гавань Дунхейвена, остров Дун в ее горловине, а за Дунхейвеном, у самого конца залива, стоял его замок Клонмиэр, подобно часовому, охраняющему окрестные воды.
Карета с грохотом спустилась с холма, въехала в город, пронеслась мимо гавани, распугивая скотину и гусей и на рыночной площади, чуть не задавила собаку, которая с лаем бросилась на ее колеса, и только чудом не сбила босоногого мальчугана, пытавшегося загнать в дом курицу; мимо почты, мимо лавки Мэрфи выехала из деревни и, миновав редкие домишки Оук-Маунта, направилась к въездным воротам, возле которых стоял дом для сторожа. Ворота были открыты, и он нахмурился, потому что именно из-за подобной небрежности его скотина в прошлый раз оказалась на болоте; коров захватили работники Морти Донована и поставили на них клеймо своего хозяина, что еще более усугбило неприязненные отношения между двумя семьями, и он решил при первой же возможности серьезно поговорить с вдовой Грини, которая жила в лоджии, напомнив, что ей поручен ответственный пост и что если она не оправдает оказанного ей доверия, то среди арендаторов найдется достаточно желающих его занять, и они будут выполнять свои обязанности гораздо лучше.
Проехав через парк и вторые ворота, они миновали аллею, вдоль которой росли деревья, посаженные его отцом, и кусты рододендронов, которыми так гордилась бедная Сара и за которыми теперь любовно ухаживали ее дочери, выехали на усыпанную гравием дорожку, проехали мимо ручья и сада, через каменную арку и назад, к тому месту, где дорожка делала петлю, заканчиваясь перед серыми стенами замка Клонмиэр.
2
Бродрики обедали в пять часов, и к тому времени, как Джон Бродрик умылся и переоделся, сняв дорожное платье, обед был уже на столе, и вся семья собралась в столовой, чтобы поздороваться с отцом после его недельного отсутствия - он ездил в Слейн и Мэнди. Его жена Сара умерла несколько лет тому назад, и ее место за столом напротив отца теперь занимала ее старшая дочь Барбара. Она подошла к отцу, чтобы его поцеловать, и ее примеру последовали обе ее сестры - Элиза и Джейн. Генри, старший сын Джона Бродрика, уже поздоровался с отцом, когда тот приехал; и теперь он стоял около буфета и точил нож, для того, чтобы отец мог нарезать жаркое. Томас, их слуга, стоял рядом с ним, готовый выполнить любое приказание. Прежде чем начать резать мясо, Джон Бродрик прочитал молитву и, после того, как этот привычный обряд был завершен, приступил к делу, раскладывая ломтики жаркого на тарелки, которые ему подавал Томас.
