Александр Беляев - Небесный гость
— Не знаю, поймешь ли ты меня, Елена… Я всю жизнь отдал науке. Никакая жертва не мала, если она приносится для расширения человеческих знаний…
Елена Гавриловна насторожилась.
— Нам, земным жителям, — продолжал он, — предстоит пережить исключительные события, быть свидетелями необычайных явлений… Такие события происходят один раз в миллионы миллиардов лет, и мы можешь понять, какой интерес и какую ценность для науки они представляют.
— Да. Вблизи солнечной системы пройдет двойная звезда, и ты будешь наблюдать ее, — сказала Елена Гавриловна.
— Вблизи! Но близость на астрономическом языке — это по меньшей мере сотни тысяч, миллионы, сотни миллионов километров. Много ли увидишь с Земли?
Наступило короткое молчание. Было уже совсем темно, но Елена Гавриловна не зажигала огня. Она со страхом смотрела на трепетный свет первых звезд, теперь казавшихся ей зловещими, и спросила:
— Что же ты хочешь?
— Лететь на звезду Абастумани, — раздался из темноты голос Тюменева.
В ответ послышался вздох и короткое всхлипывание.
«Доработался… Придется завтра же пригласить врача», — подумала Елена Гавриловна и сказала словно простуженным голосом:
— Это ты… серьезно, Иван Иванович?
— Совершенно серьезно… Вот именно…
— На чем же ты полетишь? Ведь межпланетные ракеты еще не изобретены.
— К сожалению, да. Но у меня есть план. Признаюсь, очень смелый и необычный. Я поручил Архимеду сделать ряд очень сложных вычислений и расчетов. Он еще сам не знает, для чего их делает.
Захрустел песок на дорожке, послышались чьи-то приближающиеся шаги. Две темные тени подошли к перилам веранды.
— Это ты, Архимед? — спросил Тюменев.
— Мы, — ответил Аркусов. — Обеспокоены вашим опозданием. Пришли узнать о здоровье. Добрый вечер, Елена Гавриловна!
— Послушай, Архимед, и вы, Аркусов, послушайте, — в голосе Тюменева прозвучало необычное волнение. — Друзья мои! Если бы я предложил вам отправиться со мной в очень опасную, очень рискованную, но крайне важную научную экспедицию, в которой сама ваша жизнь подвергалась бы опасности, согласились бы вы?
— Разумеется, — быстро ответил Архимед.
— Всегда готов! — одновременно воскликнул Аркусов.
— Вот видишь, — повернул Тюменев голову в сторону Елены Гавриловны. — Мне шестьдесят, а ведь каждому из них нет и тридцати — и они не задумываются.
Опершись одной рукой на перила, Аркусов ловко перепрыгнул, разыскал на веранде выключатель и зажег свет.
Лицо Елены Гавриловны выражало смятение, а глаза Ивана Ивановича горели молодым задором.
— Да, я предлагаю вам ни больше ни меньше как лететь со мною на звезду Абастумани! Вот именно!
При этих словах Аркусов вдруг стал серьезным и многозначительно посмотрел на Архимеда — не сошел ли старый профессор с ума. А всегда спокойный Архимед невольно передернул плечами:
— Лететь? Но на чем?
— Ты сам, Архимед, принимаешь участие в изобретении летательного аппарата, — загадочно ответил Тюменев.
— Завтра я еду по делам в Ленинград, — заявил он неожиданно.
На другой день Тюменев действительно уехал и отсутствовал более двух месяцев.
5. В МЫШЕЛОВКЕ
Всю ночь над обсерваторией бушевала буря. Несмотря на специальную систему колес, купол дрожал, качался и, казалось, ежеминутно готов был сорваться. Сквозь отверстие в куполе ветер врывался внутрь башни и обдавал лицо и руки Тюменева ночной свежестью и запахом хвойного леса. Плотность воздуха в атмосфере быстро менялась, это мешало наблюдению, искажая изображение звезды. Тюменев сердился, бранил ветер, звезде даже погрозил кулаком:
— Это все твои штучки!
В телескоп уже отчетливо были видны два Солнца звезды Абастумани, разделенные друг от друга тончайшей темной полоской небесного пространства. На самом деле ширина этой щели равнялась сотням миллионов километров. В ней свободно вмещались орбиты планет и их спутников двух солнечных систем, связанных взаимным притяжением. Большее Солнце было окрашено в красный цвет, меньшее — в голубой.
Небо бледнело, угасла двойная звезда — наступал рассвет. Пора кончать наблюдения.
— Архимед! — крикнул Тюменев. — Архимед!
— Его еще нет, Иван Иванович, — послышался из лаборатории голос Аркусова.
— Как это еще нет? Уже ушел, хотите вы сказать? Ах да…
— Вот именно, — вполголоса сказал Аркусов, повторяя любимую фразу Тюменева.
Иван Иванович вспомнил, что сам освободил Архимеда от всех ночных работ в обсерватории для того, чтобы тот мог всецело заняться вычислениями. До сих пор Архимед работал почти круглые сутки, очень переутомился, но не хотел бросать астрономических наблюдений, пока Тюменев — это было вчера вечером — не накричал на него:
— Этак ты до воспаления мозга доработаешься. Если ты будешь еще по ночам работать в обсерватории, то к сроку не кончишь свои вычисления. И мы пропустим момент, единственный в жизни не только нашей, но и всего человечества. Марш домой и ложись спать, а завтра со свежей головой садись за вычисления!
И Тюменев почти вытолкнул Архимеда из обсерватории, крикнув в темноту:
— Вот именно!
— Ну и ветер. С ног валит, — сказал Аркусов, входя в обсерваторию.
— И не то еще будет, — ответил Тюменев, поднимаясь с кресла. — Звезда работает.
— Позвольте проводить вас до дому, Иван Иванович.
— Благодарю вас. Не беспокойтесь. Сам дойду. Тюменев подошел к двери и попытался открыть ее.
Но дверь не поддавалась.
— Что такое? — Наверное, Никита запер ее ключом, чтобы ветер не открыл. — Никита! Никита! — Никто не отзывался.
— Зачем Никите закрывать? — возразил Аркусов. — Дверь открывается наружу. Наверно, давление ветра не дает открыть. Позвольте, я помогу.
Аркусов сильно нажал плечом. Дверь приоткрылась — ветер засвистел в ушах, растрепал волосы — и тотчас плотно прихлопнулась. Новое усилие плечом — дверь даже не приоткрылась.
— Попробуем вдвоем, — предложил Тюменев. — Раз, два, три. Ой, ой!.. Плечо расшиб. С таким успехом мы могли бы нажимать на железобетонную стенку.
— Да, знаете ли… — отозвался Аркусов, также потирая ушибленное плечо.
— Занятно. В мышеловку попали. Пленники урагана. — Тюменев рассмеялся. — Вот так звезда. Какие дела делает. Какая силища.
— Придется здесь отсиживаться, пока ветер не утихнет.
— Отсиживаться? Не согласен, — сказал Тюменев. — Елена Гавриловна, наверно, волнуется. Я иду, а вы как хотите.
— Но ведь мы и дверь открыть не можем.
