Сергей Палий - Кохинор
Привокзальная площадь была забита торговками и всяким другим людом. Громкоговоритель свистел и сообщал об отходах поездов, хрипел и объявлял об их прибытии. Вот подкатил к перрону веселый локомотивчик, волочащий вереницу новехоньких вагонов в Томск. Из дверей, отворенных проводниками на пятнадцать минут, посыпались люди разных мастей и возрастов: мальчуган, по-видимому еврейчик, спесиво подскочил к строгой продавщице мороженого, одетой в сильно замаранный фартук, бывший некогда белым, поверх огромной шерстяной кофты, в которой при желании могли бы уместиться, по меньшей мере, три мороженщицы, и стал кричать: «Дай мне! Дай! Хочу морожно!» Продавщица сурово отпихнула его и крикнула: «Пошел прочь, каналья!!!» Мальчишка скорчил ей рожу и убежал в свой вагон. В другой стороне несколько молодых людей сосредоточенно и молчаливо пыхтели сигаретами, переминаясь от холода довольно ретиво с ножки на ножку.
Вдоль состава медленно ковылял седой работник железнодорожной службы в замасленном и выгоревшим светло-оранжевом жилете, постукивая молотком по тормозным колодкам и обругивая каждую из них так по-русски, что женщины просто отворачивались, а мужики горделиво косились и вполголоса обсуждали что-то.
У самого хвоста поезда, где видна была задняя дверь последнего вагона, окруженная толстыми резиновыми балками, стояла достаточно полная дама с вызывающим образом накрашенными ногтями и губами и прижимала к своему боку худущую девчонку лет семи, которая шепотом читала наизусть какое-то небольшое бесконечно повторяющееся стихотворение и смешно жестикулировала тонюсенькой ручкой. Когда проводники начинали кричать и поправлять свои темно-синие пилотки, народ медленно и неуклюже взбирался по коротким, но крутым лесенкам, толкаясь в тамбуре, и тепловоз-трудяга, хмуро отдуваясь гарью, дергался, сообщая импульс всему составу, и поспешно убегал поезд за поворот, показав лишь напоследок три сигнальных красных огня.
Будет он так ехать еще долго, оставляя позади себя недавно вспаханную зябь, по которой расхаживают вороны, гаркая и хлопая крыльями, почти голые уже осиновые рощицы, где, прячущиеся друг за друга деревья, скрипят от натуги влажными стволами, крохотные деревушки с десятком-другим подавшихся в сторону изб, одинаковые переезды, на которых вечно выглядывает из своей будочки заспанный сторож. Будет мчаться этот томский поезд, как пуля, пролетая с грохотом мосты через большие реки и маленькие, оставляя в раздумье какого-нибудь старика, вышедшего на свое рыхлое крыльцо, выкурить трубку на черешневом чубуке, и будут быстро-быстро исчезать вдали миллионы высохших шпал. Другой поезд придет из Мурманска, остановится на мгновение на том же месте, откуда только что укатили томские колеса.
Вдоль состава пройдет седой сквернослов-работник, стуча молотком по колодкам, и эти вагоны двинуться дальше в свое великое бесконечное путешествие по России. Тысячи железных странников бегут по нашей земле, и есть что-то завораживающее и пленительное в их торопливом беге!..
Промозглые сумерки охватили уже весь вокзал, заставляя торговок ежиться и сильнее кутаться в кофты и куртки. Холодный неоновый свет принимал эстафету от еще более холодного угасающего отблеска пасмурного дня. Дворники исправно мели перроны, на одном из которых ждал своей электрички Перекурка, одетый в упругий плащ коричневого оттенка. Он то и дело поправлял брови, так как ему чудилось, что они растрепались и выглядят не должным образом, и подергивал плечами уже от реального мороза.
Подходила к концу двадцать первая минута седьмого, а треклятой электрички вовсе не было видно. Вдобавок в воздухе закружились тысячи маленьких снежинок, отчего Павлу Ефимовичу почему-то сделалось совсем невыносимо. Он морщился и стряхивал эти снежинки с рукавов, носа и ушей, а они так и норовили залезть во всякие чувствительные места и потревожить покой такого пунктуального и ответственного чертежника. Да еще неподалеку стояли противные подростки, смеялись наперебой и мучили какого-то бедного кота, который совершенно уже неблагопристойно орал и иногда брал такие высокие ноты, что Перекурка не знал, куда себя деть от такой бестии. А уйти с привычного места на перроне даже и не приходило ему в голову, поэтому он вынужден был сносить просто адские муки, свалившиеся со всех сторон.
Заносчивые свистки и гудки электровозов, терпеливый скрежет и пыхтение тепловозов раздавались со всех сторон, напоминая каждую секунду, что электрички все еще нет. Она сегодня основательно опаздывала. Падал этот надоедливый снег! Вопил кот! Совершенный апокалипсис! И гимнастерка уже начинала жать подмышками Павлу Ефимовичу, и руки мерзли все сильней. Он ужасно не любил такого рода неудобства, выбивающие его из определенного ритма, заставляющие искать какие-то новые решения, которые если и находились, то с огромным трудом. Сейчас никакого выхода из сложившейся едкой ситуации вообще не было видно. Перекурка только и делал, что выпячивал нервно кадык и фыркал. Его словно заперли в тесной клетке, хотя на перроне было совершенно немного народу.
«Беспорядок!» — с досадой подумал Павел Ефимович.
Подростки, терзавшие котенка, наверное, от безделья спрыгнули прямо на пути и, не переставая ржать, уселись тесным кружком возле одной рельсы. Снегопад усилился, и плохо было видно, что они там делали, подталкивая друг друга со злостным азартом, копошась и дыша во все стороны табачным дымом. Так они возились минут пять, потом один, привстал, посмотрел пристально вдаль и сказал: «Скорей давай!» Шпана быстрее зашевелилась, и через миг все они сорвались с места и ловко вскарабкались обратно на перрон. У некоторых из них щеки просто горели то ли от мороза, давно пронявшего весь вокзал, то ли от проделанной работы.
Они, отмахиваясь от снежных атак и перебрасываясь редкими бранными фразами, внимательно наблюдали за извивающимся котенком, туго привязанным к холодной рельсе!
Помятое, замерзшее животное хрипло пищало, уже не взвывая высоким фальцетом. Котенок глупо глядел глазками с дико расширенными от недостатка света зрачками, вертел во все стороны головкой, стараясь понять, что с ним произошло, и слабо дергал одной свободной лапкой. Ветер принес далекий свисток опаздывающего электропоезда, и снежная мгла где-то вдалеке подернулась желтоватым световым пятном. Подростки курили и ухмылялись. Казалось, последний отблеск человечности давно и безвозвратно сошел с их шелушащихся лиц. «Надо было, блин, его с крыши спустить», — сказал один, поднимая брезгливо верхнюю губу, и сивушный перегар далеко разнесла белесая вьюга. Другой сел на корточки и ответил: «В следующий раз…»
