Крис Бекетт - Во тьме Эдема
Мы подошли к Холодной тропе, сбегавшей вниз возле ручья, который нес талые воды из большой снежной глыбы. Эту тропу протоптали шерстяки, и мы выбрались на нее в надежде их встретить. Но шерстяков не было видно, зато мы нашли множество свежих следов, спускавшихся по снегу и грязи у ручья в лес. Шерстяки уже прошли. Бездна выманила их из мест обитания, отвлекла от привычных занятий.
— Я как-то видел на этом самом месте большущее-пребольшущее стадо шерстяков, — вспомнил Роджер. — Они спускались по тропе от снежной глыбы. Бремен десять-пятнадцать тому назад. Голов десять-двенадцать плелись друг за другом из Снежного Мрака, и…
Я уже не слушал. Роджер рассказывал, а я вглядывался в темноту и думал о том, что никто ничего не знает о Снежном Мраке. Только то, что он расположен высоко-превысоко, там черным-черно и холодно-холодно-прехолодно, и что там образуются все ручьи и огромные снежные глыбы (Старейшины называют их «глей-черы»), и что он окружает весь наш мир.
Но тут я заметил огонек в небе: тусклое белое пятнышко, маячившее высоко во мраке.
— Смотрите! Вон там, наверху!
Обычно, когда видишь что-то странное, хватает секунды-другой, чтобы понять или хотя бы предположить, что же перед тобой. Но сейчас я никак не мог отгадать. Я представления не имел, что же это может быть. В небе ведь всего один источник света: Звездоворот. А на земле — другой: свет живых существ, деревьев, растений, животных да костров, которые мы сами разводим. Единственный свет, который я видел кроме этих двух, — огонь вулканов вроде Маунт-Снеллинса, но он красный-красный, а вовсе не такой тускло-белый.
Глупость, конечно, но на мгновение я решил, что это Посадочный Апарат, одна из тех небесных лодок со светильниками, на котором Томми, Анджела и Три Спутника спустились в Эдем с космического корабля «Непокорный».
Нам же все время твердят, что когда-нибудь это случится. Три Спутника отправились обратно на Землю за подмогой. Мы, конечно, догадывались, что им что-то помешало, иначе земляне давно прилетели бы, но ведь у них была штуковина под названием Ради-Бо, которая передает крик по воздуху, и еще одна, которая называлась Компьютер: этот все запоминал. И в один прекрасный день земляне найдут «Непокорного» или услышат это Ради-Бо, построят новый звездолет и прилетят за нами, — мимо Звездоворота, юркнут в Небесную Дыру и заберут нас обратно, к яркому свету огромной-преогромной звезды.
И на одно пугающе-блаженное мгновение я решил, что это наконец случилось.
Но тут раздался голос Роджера.
— Ага, — проговорил он. — Это они. Шерстяки, точно.
Шерстяки?
Ну разумеется! Кто же еще! Теперь-то все разъяснилось. Тот блеклый огонек светился вовсе не в небе, а высоко в горах, в Снежном Мраке, и это были всего-навсего шерстяки. Клянусь именами Майкла, я радовался, что не высказал своей догадки вслух. Мы же должны были высматривать шерстяков, а я принял их за пришельцев с проклятой Земли!
Я чувствовал себя полным идиотом, но в глубине души мне было грустно-прегрустно, потому что на несколько секунд я действительно поверил, что мы наконец-то вернемся на эту планету, полную света и людей; они знают ответы на все трудные-претрудные вопросы, которые даже не догадываемся, как решить, и видят то, что от нас скрыто, как от слепых…
Нет, конечно же, нет. Ничего не изменилось. Все, что у нас есть, — только Эдем и мы сами, пять сотен человек в целом свете, с копьями из черного стекла, лодками из бревен и шалашами из коры.
Досадно. Грустно-прегрустно. Но все равно дух захватывает при мысли о том, до чего же огромны горы. Оттуда, где обитает Семья, можно разглядеть их тень в свете звезд и понять, что они высокие-превысокие, хотя самих гор не видно — только нижние склоны, где еще растут деревья и светятся огоньки, — и непонятно, где кончаются горы и начинаются облака. Мне доводилось бывать лишь на нижних холмах, и я представлял себе, что Снежный Мрак за ними, наверно, раза в два-три выше той вершины, до которой добежали мы с Джерри. Теперь же я понял, что он выше раз в десять-двенадцать.
И там, наверху, — так высоко, так далеко, в месте, таком непохожем на то, где мы были сейчас, что оно скорее напоминало сон, чем пространство из реального мира, — гуськом по склону тянулись шерстяки, и мягкие белые огоньки у них на лбу освещали снега, лежавшие вокруг. На мгновение снег вспыхивал белым, потом серел, а за спинами шерстяков снова погружался в черноту. И хотя шерстяки довольно крупные, раза в два-три больше человека, отсюда они казались крохотными, как муравьишки, и одинокими — затерянными там, наверху, в лужице света. Они скорее походили на мошек, которые живут у летучих мышей за ушами.
И в голове моей мелькнула мысль, что существуют другие миры, куда мы можем попасть. Они не прячутся в Звездовороте, за ними не надо лететь сквозь Небесную Дыру: они здесь, в Эдеме. Это места, где обитают и откуда приходят шерстяки.
— Так вот, в тот раз, о котором я вам рассказываю, их было голов двенадцать-тринадцать, — зудел Старый Роджер. — Спустились сюда, и мы успели прикончить четверых или пятерых, пока остальные не убежали обратно в горы, где мы уже не могли их поймать. Знаете старого Джеффо Лондона, бедолагу с одной ногой, который делает лодки? Так вот тогда у него еще было две ноги. Он вошел в раж, погнался за шерстяками и заблудился во Мраке. Мы его ждали, сколько могли, но скоро сами замерзли и чуть-чуть спустились, чтобы подождать его там. Никто уже не чаял, что он вернется. Мы были готовы двинуть с добычей в обратный путь, как вдруг явился Джеффо! Пришел, ковыляя, с этими белыми ожогами на ступнях и ногах. Потом они почернели — черный ожог, который почему-то называют тропической гангреной (хотя при чем тут тропики, если человек ногу отморозил?), — вот потому-то у Джеффо всего одна нога. Другую пришлось отрезать, отпилить стеклянным ножом. Клянусь членом Гарри! Слышали бы вы, как он орал. Мы же, признаться, были рады, что возвращаемся с добычей. И когда мы вернулись, в Семье только о нас и говорили. Мы были счастливы. Каждая мечтала с нами переспать. Помню, я…
— Точно, Роджер, — перебил Дэвид. Он не любил, когда шутили на эту тему. — Все это, конечно, очень интересно, но та стая не спускается, разве не так?
Старый Роджер вперился в Снежный Мрак и притворился, будто что-то разглядывает. В его возрасте люди начинают слепнуть: ему было около восьмидесяти бремен. Он не хотел, чтобы мы догадались, что на самом деле он ничего не видит, — а то вдруг еще решим, что он больше не может быть главным охотником нашей группы (хотя, если честно, он и так уже не мог им быть). Так что Роджер в жизни бы не признался, что у него перед глазами все плывет.
