Шимун Врочек - Танго железного сердца (сборник)
По данным разведки флота, таких портов во всем мире – два. Два! И не один не имеет стратегического значения.
Тем не менее, сейчас подлодка идет к полюсу с полным ядерным боезапасом. И туда же идет штатовский «Наутилус».
Забавно, думает каперанг.
5 дней доЗа бортом – белое крошево; черная вода, в которой плавают куски пенопласта. Это паковый лед. Полынья напоминает суповую тарелку с широкими выщербленными краями. Григорьев ежится – ему даже смотреть на это зябко. Старшину перевели в экипаж с Черноморского флота, поэтому на севере он банально мерзнет. Хотя и родом с Урала.
Морозный воздух обжигает легкие.
Рядом стоит капитан-лейтенант Забирка – фамилия смешная, да и сам тоже, но парень хороший. И совсем не похож на «пассажира». Ребятам Забирка нравится.
Открыли люки, чтобы проветрить внутренние отсеки. Теплый радиоактивный воздух поднимается вверх; вокруг лодки клубится белый туман.
Из дверей рубки, в облаке пара возникает Дикий Адмирал. Васильев нарочито медлит, хотя старшина видит, как в его глазах щелкают миллирентгены. Старшина вспоминает шутку времен начала службы. «А свинцовые трусы ты себе уже купил?» Некоторые ломались. Интересно, Васильев бы сломался? Адмирал отчаянно боится радиации – но пока держится и даже пьет не больше других.
Забирка сдвигается; адмирал встает к ограждению, резко вдыхает, жадно оглядывается, словно пытается надышаться чистым, без альфа и бета-частиц, воздухом на год вперед. Ну, по крайней мере, до следующей полыньи.
Налетает ветер и сносит туман в сторону. К-3 покачивается под порывами.
Васильев рефлекторно вцепляется в леер.
Волнение слабое, но лодку бултыхает в полынье, как дерьмо в проруби.
– И якоря у нас тоже нет, – говорит Меркулов за спиной адмирала, и исчезает в люке, прежде чем тот успевает ответить. Васильев скрипит зубами и беззвучно матерится. За последние дни отношения между проверяющим из штаба и командиром К-3 испортились окончательно. Старшина делает вид, что ничего не заметил.
Из-за туч выныривает солнце и освещает все, как прожектором.
3 дня до– Акустик, пассивный режим.
– Есть пассивный режим.
Командир часами лежит на полу, смотрит в перископ. Он выдвинут едва-едва, чтобы не задеть ледовый пласт, поэтому окуляр находится у самого пола. Меркулов ищет просвет для всплытия. Потом его сменяет старпом, каперанг выпрямляется, хрустит суставами, идет курить. Адмирал появляется в центральном посту все реже. Отсиживается в кормовом отсеке. Кто-то сказал Васильеву, что там радиация полегче. В принципе, это правда – кормовой отсек дальше всего от реакторного.
– Ну что?
– Ничего, товарищ капитан.
Море безмолвствует. Конечно, море полно звуков, это любой акустик скажет – но нет звука чужих винтов. А это самое главное. Старпом перебрасывается фразами с заместителем.
– Теоретически, им нас не догнать, – говорит заместитель об американцах.
– А практически?
– А практически мы их не услышим.
– Шумы, – говорит акустик. – Слышу…
– Что? – выпрямляется старпом. – Что слышишь?
Лицо акустика в напряжении. На лбу выступает капля пота, бежит вниз.
– Блин, – говорит вдруг акустик. – Простите, товарищ капитан. Будто дышит кто.
– Что еще? – старпом отбирает наушники, вслушивается в море. Сперва ничего не разбирает, кроме гула и отдаленного шума винтов – это собственный шум К-3. Потом слышит далекий смех. Потом – глубокий мужской голос на фоне гула океана.
Весенние ветры умчались куда-то,
Но ты не спеши, подожди-и,
Ты только одна-а, одна виновата,
Что так неспокойно в груди-и.
– Блин, – говорит старпом. Потом командует: – Отставить песню! Дайте мне радио.
– Не надо.
Старпом оборачивается и видит Меркулова, который уже покурил, поел, выспался, и успел побриться. Подбородок каперанга сияет чистотой. Старпом мимоходом завидует свежести командира, потом смотрит вопросительно.
– Хорошая песня, – поясняет Меркулов. – Хорошо поет. Акустик, активный режим.
– Есть активный. – акустик включает гидролокатор. Слышен тонкий импульс сигнала. Меркулов открывает люк в переборке, то же самое делают в остальных отсеках. Теперь голос слышен без всяких наушников.
Ты только одна-а, одна виновата,
Что так неспокойно в груди-и.
На краю суповой тарелки лежит, вмороженная в лед, огромная атлантическая селедка, густо посыпанная крупной белой солью.
– Блин, – говорит старпом. Похоже, словечко привязалось.
Характерная форма рубки и леерных ограждений. До боли знакомые обводы легкого корпуса. Такие очень… очень американские.
– «Наутилус», – говорит Меркулов, сам себе не веря. – Что б меня, это же «Наутилус»!
Прибегает мичман-дозиметрист и докладывает:
– Фонит, тарищ командир. Почти как в активной зоне. Может, у них реактор вразнос пошел? Они, наверное, вспыли побыстрому, их как пробку выбросило – и на лед!
Глаза у мичмана покрасневшие и гноятся. От радиации у половины экипажа – конъюктивит и экзема. Несколько человек на грани слепоты. Грязная лодка, очень грязная, думает каперанг. Хотя у американцев дела не лучше. У них дела, если честно, совсем плохи.
– Как лодка называется? Опознали?
– Нет, товарищ командир. Там только бортовой номер: пять-семь-один.
Номер «Наутилуса». Значит, я не ошибся, думает каперанг. Но что, черт возьми, тогда с ними случилось?
– Сменить одежду, – приказывает Меркулов. – В лодку не заходить, вам сюда принесут – ничего, не замерзнете. Потом отогреетесь. Личные дозиметры – на проверку. Молодцы, ребята. И получить двойную порцию водки. Все, бегом.
– Есть!
Появляется Васильев. С минуту смотрит на тушу американской лодки, потом протирает глаза. У него зрение тоже садится – или адмирал очень удивлен.
Или все разом.
– Блин, – говорит Дикий Адмирал. В этом Меркулов с ним солидарен. – Нашли кого-нибудь?
– Еще нет. Пока не искали. Старпом!
Осташко о чем-то беседует с комиссаром лодки. В этот раз К-3 поставили вплотную к кромке льда и опустили носовые рули глубины – как трапы. Несколько матросов выглядят на белом фоне, словно вороны на снегу.
– Старпом! – повышает голос Меркулов. Осташко оборачивается. – Паша, возьми людей, возьми автоматы из оружейки. Осмотритесь здесь вокруг. К «Наутилусу» не лезть. Давай, может, кого найдете. Только дозу не забудь измерить. Ну, с богом.
– Понял, – отвечает старпом.
Меркулов поворачивается к Васильеву.
– На твоем месте, – говорит адмирал тихо, – я бы приказал стрелять в любого, кого они обнаружат.
Каперанг надменно вскидывает подбородок. Взгляд его становится тяжелым, свинцовым. Слова чеканятся, как зубилом по металлу.
– Вы что-то знаете?
Адмирал поводит головой, словно воротник кителя натер ему шею.
– Дело твое, – говорит Васильев наконец. В его глазах – непрерывный треск сотен счетчиков Гейгера. – Твое, каперанг. Только не пожалей потом, ладно?
Меркулов молчит.
Ты только одна-а, одна виновата…
– Ктулху, – говорит американец. Он уже должен был загнуться от лучевой болезни, но почему-то не загинается. Только глаза жутко слезятся; огромные язвы – лицо Рокуэлла выглядит пятнистым, как у леопарда. Еще у него выпадают волосы – но при той дозе, что схватил американец, это вообще мелочи.
– Простите? – говорит Меркулов. Он плохо знает английский, но в составе экипажа есть Константин Забирка, который английский знает хорошо. Так что, в общем-то, все друг друга понимают. Кроме моментов, когда американец заводит разговор о Ктулху.
– Говард Лавкрафт, – продолжает американец. – Умер в тридцать седьмом. А мы ему не верили.
Ему самому тридцать два. Его зовут Сэм Рокуэлл. Он лейтенант военно-морского флота США. Еще он совершенно лысый и слепой от радиации.
Близко подойти к «Наутилусу» Меркулов не разрешил. Дорого бы он дал за вахтенный журнал американцев, но… Но. Рассмотрели лодку со всех сторон из биноклей. На правом борту, рядом с рубкой, обнаружились странные повреждения – словно кто-то вырвал кусок легкого корпуса и повредил прочный. Пробоина. Видимо, столкновение? Или удар?
– Да, да, – говорит американец. – Мы закрыли отсек. Потом полный ход. Искали, где подняться наверх. Да, да.
– У вас есть на борту ядерное оружие? – спрашивает Меркулов. – Переведи ему.
Забирка переводит – странно слышать чужие слова, когда их произносит этот глубокий красивый голос.
Американец молчит, смотрит на каперанга. Через желтоватую кожу лица просвечивает кость.
– Дайте ему водки. И повторите вопрос.
– Да, – говорит Рокуэлл, лейтенант военно-морского флота США. – Мы собирались убить Ктулху. Вы слышали про операцию «Высокий прыжок»? Сорок седьмой год, адмирал Ричард Берд. С этого все началось…
12 часов доРостом с гору. Так написал Лавкрафт. Еще он описывает, как люди с повышенной чувствительностью – люди искусства, художники, поэты – видели во снах некое чудовище и сходили с ума. От таких снов можно чокнуться, мысленно соглашается Меркулов, вспоминая огромный, затянутый туманом город, от которого словно веяло потаенным ужасом. Невероятные, циклопические сооружения, сочащиеся зеленой слизью. И тени, бродящие где-то там, за туманом – угадываются их нечеловеческая природа и гигантские размеры. Ростом Ктулху «многие мили». Капитан автоматически пересчитывает морскую милю в километры и думает: очень высокий. Охрененно высокий.
