Аластер Рейнольдс - Город Бездны
– Васкес? – За нами с Дитерлингом, оказывается, следили. Я постарался не выдать удивления. – А наш парень тоже у тебя под присмотром?
– Не волнуйся, Мирабель, он даже отлить не сможет так, чтобы мне о том не доложили.
– Он все еще улаживает свои дела?
– Ага. Ты же знаешь богатеньких: бизнес требует заботы. На его месте я бы уже чесанул по этому мосту, только бы меня и видели. – Человек в плаще ткнул сигаретой в сторону Дитерлинга. – Это кто, змеелов?
Дитерлинг пожал плечами:
– Да как ни назови.
– Змей ловить – это круто, в натуре. – Не выпуская сигарету, Васкес сделал жест, словно наводит оружие и посылает пулю в воображаемую гамадриаду. – Когда на охоту в следующий раз? Меня захватишь?
– Не знаю, – буркнул Дитерлинг. – У нас не в ходу двуногая наживка… Но я поговорю с хозяином, может, что-нибудь придумаем.
Васкес Красная Рука оскалил острые зубы.
– Шутник. Ты мне нравишься, Змей. Еще бы не нравился, ведь ты работаешь на Кагуэллу. Кстати, как он поживает? Говорят, Мирабель, ему досталось не меньше, чем тебе. Вообще-то, до меня дошли скверные слухи: что он вообще никак не поживает.
Мы не планировали вот так сразу объявлять о смерти Кагуэллы. Сначала стоило поразмышлять над совокупностью ее последствий, однако новость, очевидно, достигла Нуэва-Вальпараисо раньше нас.
– Я сделал для него все, что мог, – сказал я.
Васкес медленно кивнул, с таким мудрым видом, будто услышал долгожданное подтверждение какому-то священному постулату:
– Ага, мне и об этом капнули. – Он положил левую руку мне на плечо, держа сигарету на безопасном расстоянии от жемчужной ткани плаща. – Говорят, ты без ноги пересек полмира только ради того, чтобы доставить домой Кагуэллу и его сучку. Это обалденный героизм, парень, даже для белоглазого. Как-нибудь поведаешь об этом за бокальчиком «Писко сауэр», а Змей меня запишет в участники очередной экспедиции. Верно, Змей?
Разговаривая, мы продолжали идти в сторону моста.
– Сомневаюсь, что у нас есть время на выпивку, – заметил я.
– Не понимаю вас, ребята. – Васкес шагал впереди, по-прежнему держа руку в кармане. – Только скажите словечко, и Рейвич перестанет быть проблемой, от него мокрое место останется. Мирабель, предложение все еще в силе.
– Я должен прикончить его лично.
– Ага, – кивнул Васкес. – Я об этом слышал. Нечто вроде вендетты. У тебя, говорят, что-то было с бабенкой Кагуэллы?
– Вижу, Красная Рука, что тактичность не входит в список твоих достоинств.
Я заметил, как скривился Дитерлинг. Мы сделали еще несколько шагов, прежде чем Васкес остановился и вытаращился на меня:
– Что ты сказал?
– Я слышал, что тебя называют за глаза Красной Рукой.
– А тебе-то что до этого?
– Не знаю, – передернул я плечами. – С другой стороны, какое дело тебе до того, что было между мной и Гиттой?
– Ладно, парень. – Он глубже прежнего затянулся сигаретой. – Думаю, мы друг друга поняли. Мне не нравятся одни вопросы, тебе не нравятся другие. Быть может, ты даже трахался с ней. – Он, конечно, заметил, как я напрягся. – Но, повторяю, это меня не касается. И больше не спрошу, даже думать об этом не буду. Только окажи мне одну услугу, ладно? Не зови меня Красной Рукой. Я знаю, в джунглях Рейвич поступил с тобой паршиво и ты там едва концы не отдал. Но усеки простой факт: ты здесь в меньшинстве. Мои люди следят за тобой постоянно. Это значит, что ты не захочешь меня огорчить. А если огорчишь, то я устрою тебе такое, мать твою, что сюрпризец от Рейвича покажется пикником на лужайке.
– Кажется, нам следует поймать этого джентльмена на слове, – вмешался Дитерлинг. – Верно, Таннер?
– Будем считать так: мы наступили друг другу на мозоль и обменялись мнениями по этому поводу, – прервал я затянувшееся напряженное молчание.
– Устраивает, – согласился Васкес. – Таким горячим ребятам, как мы с Мирабелем, лучше беречь мозоли друг друга. Заметано. Скоро Рейвич сделает свой ход, а мы посидим подождем за бокальчиком «Писко сауэр».
– Не хотелось бы слишком удаляться от моста.
– Да разве это проблема?
Васкес с безмятежной легкостью прокладывал для нас путь, распихивая вечерних гуляк. С нижнего этажа здания, собранного из грузовых отсеков, доносились звуки аккордеона, тягучие и величественные, как реквием. Снаружи прохаживались парочки – в большинстве не аристократы, а местные жители, правда одетые со всей доступной им роскошью. Молодые люди, раскованные, симпатичные, улыбающиеся, присматривали местечко, где можно перекусить, поиграть на деньги либо послушать музыку. Война так или иначе коснулась каждого, – по всей вероятности, многие из них потеряли друзей или любимых. Но Нуэва-Вальпараисо располагался достаточно далеко от фронтов, где гуляла смерть, так что война не занимала главенствующего места в мыслях этих людей. Трудно было не позавидовать им; трудно не пожелать, чтобы и мы с Дитерлингом могли зайти в бар и напиться до беспамятства – так, чтобы забыть о заводном пистолете, забыть о Рейвиче и о причине, которая привела меня на мост.
В этот вечер здесь были, разумеется, и другие. Например, солдаты в увольнении, одетые в гражданское, но мгновенно узнаваемые: с короткими агрессивными стрижками, гальванически накачанными мускулами, меняющими цвет татуировками на руках и странным, асимметричным загаром на лицах – вокруг глаза, которым боец обычно смотрит в нашлемный прицельный монокуляр, остается пятно бледной кожи. Здесь не имело значения, на какой стороне ты воюешь. Солдаты всех армий и группировок и гражданские образовали пеструю смесь, и та, как ни странно, не была взрывоопасной. Вероятно, за это стоило благодарить наряды милиции, которые охраняли Демилитаризованную зону. Только патрульным дозволялось носить оружие в пределах ДМЗ, поэтому они щеголяли в белых накрахмаленных перчатках, не выпуская пистолетов из рук. На свободу Васкеса милиционеры не покушались, и, пока он сопровождал нас с Дитерлингом, беспокоиться было не о чем. Мы, наверное, смахивали на горилл, на которых натянули приличную одежду. Однако нас трудно было принять за солдат, только что пришедших с фронта. Мы оба приближались к тому возрасту, каковой принято считать серединой жизни. На Окраине Неба это сорок – шестьдесят лет; за историю человечества средний возраст почти не изменился.
Значит, остается еще столько же… Не густо.
Мы с Дитерлингом поддерживали форму, но не доводили себя до такого состояния, как местные вояки. Их мускулатура и прежде была гипертрофированной по обычным меркам, но с тех пор, как я сам был «белоглазым», ребята перешли границы разумного. Тогда эти перекачанные мускулы еще можно было оправдать необходимостью таскать на себе целый арсенал. За минувшее время оружейники сделали не один шаг вперед, но солдаты, гуляющие по этой улице, были словно нарисованы карикатуристом, склонным к абсурдным преувеличениям. Должно быть, на поле боя эффект усиливали модные облегченные ружья. Представьте себе гору мышц, увешанную оружием, которое может поднять ребенок.
– Сюда, – сказал Васкес.
Его берлога располагалась в одной из построек, паразитирующих у основания моста. Васкес провел нас в короткий темный переулок, затем толкнул неприметную дверь, обрамленную голографическими изображениями змей. Внутреннее помещение оказалось огромной кухней, заполненной клубящимся паром. Щурясь и стирая с лица пот, я еле успевал подныривать под развешенную повсюду кухонную утварь. Интересно, применял ли Васкес эти зловещего вида приспособления для каких-либо других целей помимо кулинарных?
– Почему он так не любит, когда его называют Красной Рукой? – шепнул я Дитерлингу.
– Это долгая история, – ответил Дитерлинг. – И дело не просто в руке.
Из пара время от времени выскакивали обнаженные по пояс повара с пластмассовой дыхательной маской на лице. Пока Васкес переговорил с двумя из них, Дитерлинг что-то выловил пальцами из кастрюли с кипящей водой и попробовал на вкус.
– Это Таннер Мирабель, мой друг, – сказал Васкес старшему повару. – Парень был белоглазым, так что не дури с ним. Мы здесь побудем немного; ты принеси чего-нибудь выпить. «Писко сауэр» подойдет. Мирабель, ты голоден?
– Не слишком. А Мигуэль, похоже, уже угощается.
– Вот и славно. Но по-моему, Змей, крысы сегодня не удались.
Дитерлинг пожал плечами:
– Поверь, мне случалось есть и кое-что похуже. – Он бросил в рот еще кусочек. – Мм… В самом деле, вполне приличная крыса. Раттус норвегикус, угадал?
Васкес провел нас через кухню в пустой игорный салон. То есть это мне показалось, что он пуст. Слабо освещенная комната была с подлинной роскошью отделана зеленым бархатом, в нужных местах булькали на постаментах кальяны, на стенах висели картины в коричневых тонах. Сначала я принял их за масляную живопись, но, приглядевшись, понял, что они склеены из кусков дерева разных пород. Некоторые фрагменты слегка мерцали – значит, это кора дерева гамадриад. Все картины были посвящены одной теме – жизни Небесного Хаусманна. Вот пять кораблей Флотилии летят от Солнечной системы к нашей. На другом панно Тит Хаусманн, с факелом в руке, находит своего сына, одиноко сидящего в темноте после Великого Затмения. А вот сцена, где Небесный посещает отца в госпитале на борту корабля, – это случилось перед тем, как Тит умер от ран, полученных при защите «Сантьяго» от диверсанта. А это – великолепно запечатленный миг преступления и славы: корабельные модули со «спящими» разлетаются по космосу, подобно семенам одуванчика; Небесный Хаусманн был готов на все, лишь бы «Сантьяго» достиг этого мира раньше других кораблей Флотилии. Самая последняя картина изображала наказание, которому люди подвергли Небесного, – распятие.
