Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика
— Ты все еще у окна? Отойди ты от него, тебя же могут застрелить, если увидят. Посмотри, я уже и чай заварила.
— Кто?
— Что?
— Кто меня застрелит? Бунтовщики или полиция?
— Можно подумать, мертвому тебе будет какая-то разница.
Он все-таки подчинился, сел за стол и взял чашку с прозрачным, солоноватым бедендерейским матэ.
— Просто меня совершенно точно не убьют.
Ее звали Сериантеп. Она была анпринским пребендарием, приписанным к колледжу Теоретической Физики при Консерватории Джанн. Выглядела она как высокая и стройная молодая женщина со смуглой кожей и иссиня-черными волосами летомрожденной жительницы архипелагов, но на самом деле это была только одна из форм, какую могли образовать нанопроцессоры из прядей Анприн. Существо-рой. Рэрис Орхун Фейаннен Кекйай Прас Реймер Серейджен Нейбен задумался: при каком увеличении можно будет увидеть, что идеально гладкая кожа на самом деле представляет собой наслоение микроскопических волокон. Что ж, возможность проверить у него была. Кроме того, что Сериантеп чисто теоретически являлась его студенткой — хотя оставалось крайне спорным, чему может научиться фактически бессмертное существо, проделавшее путь в сто двадцать световых лет, у свежеиспеченного, двадцатилетнего педагога, — она была еще и любовницей.
Сериантеп сделала глоток чая. Серейджен наблюдал, как ее губы обхватывают край фарфоровой чашки, на которой, несмотря на континентальность Джанн, красовался облик вездесущего Владыки Рыб. Ее кадык слегка дернулся, и девушка проглотила напиток. Ничего необычного в самом по себе здесь не было, но Серейджен привык обращать внимание на сотни подобных мелочей и знал, что даже когда она стонала, смеялась и задыхалась во время ритуала Пяти Листьев, Пяти Рыб, каждое ее произвольное движение и действие на самом деле казалось выступлением на публику. Было заученным. Она играла, он наблюдал. Актер и зритель. Вот такая любовница была у Серейджена.
— Скажи-ка мне, каково это трахаться со скоплением нанонитей? — спросила его Пужей, когда они барахтались, попивая вино в мягком, теплом уюте на диванчике в «Тринадцатиоконном Номере Для Влюбленных» где-то в глубине древних, выдержанных в строгом стиле Мужских Дворов Огруна. — Полагаю, это… словно сунуть член в газировку.
Она крепко сжала его за этот самый орган, словно говоря: «хорошенько подумай, прежде чем ответишь».
— Во всяком случае, у нанонитей никогда не пахнет изо рта по утрам, — сказал он, и Пужей, изобразив гневный вопль, дернула его за яйца, заставив вскрикнуть от боли. Затем они оба расхохотались, обнялись и зарылись в ворох теплых пледов, отгоняющих зимнюю стужу.
«Я должен быть сейчас с ней», — подумал он. Вся эта долгая, протянувшаяся на несколько месяцев зимняя ночь с ее северным сиянием и видом, открывающимся на звезды безбрежной галактики, принадлежала бы только им. Покинув Дом Разделения, они вместе отправились на родину Пужей — в город Джанн на континенте Бедендерей. Местная Консерватория славилась лучшим на весь мир факультетом теоретической физики, и переезд не имел никакого отношения к маленькой, похожей на мальчишку хохотушке Пужей. Свои отношения они оформили только шесть месяцев спустя. Его родители жаловались и дрожали от холода в течение всех необходимых ритуалов и праздника, которые пришлось проводить в этом ледяном, мрачном, варварском городе, столь далеком от тихой элегантности островной жизни. И каждый конец зимы, даже когда на Чайной улице Женских Квартир, где жила Пужей, по холодным утрам все еще выпадал снег из замерзшего диоксида углерода, — это был их сезон. Он должен был позвонить ей, дать знать, что просто задерживается. И это стало бы первым, одним из многих признаков того, что он обязательно вернется. Сеть работала. У них имелась и электронная почта. Но он не мог. Сериантеп ничего не знала. Сериантеп бы не поняла. Ей это уже не удалось, когда Серейджен попытался объяснить на абстрактных примерах, что разные Аспекты могут — и должны — находиться в совершенно разных отношениях с разными партнерами и любить разных женщин, но с одинаковой силой. «Как Серейджен я буду любить тебя, анпринского пребендария, но как Нейбен люблю Пужей». Такого он просто не мог сказать. Для бессмертного, путешествующего по космосу роя Сериантеп обладала удивительно не гибким разумом.
Хрустальную тишину ночи разорвали звуки выстрелов — далекие и одинокие.
— Похоже, заканчивается, — произнесла Сериантеп.
— Я бы еще немного подождал.
Какой странной и грубой была эта неожиданная вспышка насилия против пришельцев. Особенно в этот жуткий излом зимы, когда никому по норме вещей и мысли о драке приходить не должно, когда даже деревья вдоль проспекта Яскарая промерзли до самой сердцевины и обратились в лед. Невзирая на все восторги Пужей от этого сезона, Серейджен всегда ненавидел Бедендерейскую стужу.
— Ты и сам скоро увидишь, — вещали его родители, помогая ему собраться для переезда в Джанн, — они там все совершенно чокнутые из-за постоянной темноты.
Несчастные случаи и самоубийства не были редкостью на берегах промерзших каналов зимнего города. Так что не удивительно, что насилие в итоге обрушилось и на головы анпринских пребендариев. Как ничего странного не было и в том, что волна популярной ненависти будет обращена и против Консерватории. Университет всегда воспринимался чем-то отдельным от остального Джанн. В летние дни, когда над улицами поднималось жаркое марево, он казался чем-то вроде опостылевшей, давно выросшей внучки; зимой — паразитом, тянущим соки из городской экономики. И вот теперь в его северном куполе возникло официальное посольство пришельцев из космоса. Там, в узких коридорах с крошечными окнами, было больше Анприн, чем во всем остальном мире, вместе взятом.
«Они не чужие нам, — подумал Серейджен. — Есть только Клейд. Мы все — одна семья. Кьятай настаивал на этом».
С тех пор как уносящий его корабль скрылся за горизонтом, они так и не созванивались, полностью выпав из жизней друг друга. Впрочем, Серейджен порой слышал имя Кьятая в выпусках новостей и интервью, публикуемых на радио. Тот разработал мрачную и параноидальную конспирологическую теорию, касавшуюся присутствия Анприн. Честно говоря, сам Серейджен, сидя в своем кабинете, вознесшемся над ледяными улицами Джанн, был настолько погружен в абстрактные размышления о физической природе математики, что как-то даже совсем упустил из виду, каким образом и когда миграция пришельцев превратилась в Присутствие. Что ж, Одинокие часто оказываются одержимы какой-то одной, узкой областью интересов. И теперь улицы прислушивались к словам Кьятая и воплощали их в жизнь. Великая Зима всегда была мрачным, пробуждающим пустые страхи сезоном.
