Филип Фармер - Апофеоз, или Зарисовки на руинах моего сознания (Экзорцизм - 2)
Ноги еще упираются в донышко, а вздыбившийся член торчит в воздухе, обвитый щупальцами твари, похожей на спрута с шестью конечностями. У этого невероятного существа различались и мужские, и женские половые органы, как у гермафродита. Оно удовлетворяло похоть человека, одновременно доводя и себя до экстаза.
Чайлд понятия не имел, что значит эта сцена, но чувствовал, что она должна символизировать плодовитость, потенцию. Нет, не способность зачать ребенка, а в ином значении.
Ему казалось, что стоит немного напрячь воображение, и смысл композиции станет ясен. Но мысль ускользнула.
У кубка была изящная тонкая ножка. Ее обвивало какое-то змееподобное существо, голова которого, постепенно становясь плоской, переходила в рисунок, украшающий широкую чашу. Пара несимметричных черных глаз единственные сгустки темноты на сверкающей серебристой поверхности.
Если на внешней стороне имелось лишь стилизованное изображение змеиной головы, внутри роились, словно диковинные насекомые, непонятные геометрические узоры.
Когда Геральд смотрел на них, они начинали двигаться, а когда удавалось на мгновение приковать к месту взгляд, выделить какую-то одну фигуру, он, казалось, начинал понимать их скрытый смысл, хотя, естественно, раньше никогда не сталкивался ни с чем подобным.
Тем временем сияние, исходящее от кубка, становилось все ярче. Голоса постепенно стихли. Неожиданно Чайлд обнаружил, что его слух невероятно обострился.
Он улавливал дыхание каждого из присутствующих (кроме своего), стук дождя, барабанящего где-то вдалеке по крышам и стенам, даже бульканье воды, растекающейся по асфальту.
Но вот до него донеслось какое-то шипение. Чайлд сначала никак не мог определить, откуда оно исходит Звуки казались такими отдаленными, слабыми. Потом его осенило. Не надо было даже оборачиваться, тем более что ничего приятного он не увидит. Создание в лоне Вивьен!
Змееподобное существо вылезло из убежища и теперь свисало меж стройных ног, укрытое длинным платьем.
Бородатая головка уперлась глазками в пол, окаймленный тоненькими усиками рот распахнут, мелькает раздвоенный язычок. Какие чувства оно хочет выразить? Ярость?
Вожделение? Или что-то иное? Благоговейный страх, преклонение?
Кубок сиял все ярче. Удивительно, но теперь Чайлд мог смотреть на него, не рискуя ослепнуть. Обжигающая, раскаленная белизна заполнила глаза, затопила рассудок.
Кажется, она высветлила череп, превратила мозг в сверкающий алмаз.
Коллективный полувдох-полувсхлип. Свет погас. Темнота. причиняла физическую боль. Чайлда охватила неизбывная тоска, как будто умер кто-то очень близкий.
Жизнь потеряла смысл: зачем продолжать бессмысленное существование?
Слезы сами закапали у него из глаз.
ГЛАВА 16
Подавив наконец рыдания (откуда вдруг взялось это ощущение полного одиночества, потерянности?), Чайлд поднял голову. Все молчали, доносились лишь звуки негромких шагов, позвякивание маленьких бокалов, которые передавали всем присутствующим. Содержимое выпивалось одним глотком, затем их ставили на большие серебряные подносы.
Из толпы вынырнул Пао. Он подошел к Чайлду сзади с бокалом, наполненным темной жидкостью, и несколькими сандвичами. Черный хлеб из муки грубого помола.
— Поешьте, выпейте это, — предложил он.
— А если я откажусь?
Пао казался ошеломленным. Но он пересилил себя и, пожав плечами, ответил:
— Не в наших силах заставить вас. Но, клянусь родной планетой, еда и вино не причинят вам никакого вреда.
Чайлд перевел взгляд на кубок. Казалось, он только что потускнел, но теперь вновь сверкнул, переливаясь серебром. Геральд отвернулся, продолжая искоса смотреть на него.
Кубок вновь выглядел тусклым.
— Когда я узнаю, что все это значит? — спросил он.
— Возможно, во время церемонии. Но было бы лучше, если бы вы… вспомнили сами.
— Вспомнил?
Пао не стал отвечать. Чайлд наклонился к бокалу.
Жидкость пахла как обычное вино, но в аромате улавливался какой-то незнакомый компонент, вызвавший странные видения. Безграничное черное пространство: лишь сияние звезд нарушает одиночество. Потом — ночное небо, украшенное целой гирляндой гигантских красных, голубых, желтых, бордовых, изумрудных и пурпурных звезд.
Алые горы с прилепившимися зданиями-грибами из белого и красного камня, а корни устремлены вверх.
У самой линии горизонта небо прочертила, словно радуга, узенькая полоса, состоящая из алых, бледно-зеленых и белых ниточек, — нечто вроде колец Сатурна.
Он залпом осушил крохотный бокал и, сразу же почувствовав голод, съел сандвичи. Вкус их напоминал ростбиф с сыром.
Все опорожнили бокалы и молча стояли, очевидно, в ожидании следующего акта торжественной церемонии.
Наконец Пао воздел руки и возгласил:
— МЛАДЕНЕЦ-ЧАЙЛД да обретет силу!
Странно слышать свое имя в таком контексте, подумал Чайлд. Но что ни говори, звучит красиво!
— МЛАДЕНЕЦ да обретет силу! — отозвались остальные, словно хор в греческой трагедии.
— Лишь следуя верным путем, МЛАДЕНЕЦ обретет эту силу!
— …эту силу, — эхом откликнулся хор голосов.
— И вырастет!
— И вырастет!
— И возмужает!
— И возмужает!
— И станет нашим капитаном!
— И станет нашим капитаном!
— И поведет в долгий путь на родину!
— И поведет в долгий путь на родину!
— И превратит в пыль наших врагов — токов!
— …наших врагов — токов!
— Сквозь небытие и смертельный холод он поведет нас!
Звучали и другие призывы, смысл которых Чайлд не мог уловить, за исключением одной вещи — упоминания имени врагов, токов. Наверное, с их представителями он встречался. Хиндарф и остальные спасли его от Вивьен, обвинив последнюю в нарушении условий перемирия.
Вино ударило ему в голову, еда придала новые силы.
Чайлд посмотрел на кубок, и тот сразу засиял, словно воспламененный его взглядом.
Но вот Пао закончил свою проповедь, и в зале сразу возникла атмосфера званого вечера. Послышались громкие голоса и смех. А потом все начали раздеваться!
Панчита Посьотль в числе первых сбросила платье, под которым оказались лишь чулки, удерживаемые огромными алыми подвязками. Вивьен быстро последовала ее примеру, оставшись в поясе с резинками и чулках. Змееподобное существо вернулось в свое убежище. Теперь золотисто-рыжий треугольник волос между ног выглядел маняще-соблазнительно.
Обнаженный Пао, тонкий, но длинный член которого свисал между ног, обратился к Чайлду:
