Павел Амнуэль - Конечная остановка (сборник)
Да потому, что в течение многих столетий физика и психология шли разными дорогами и так отдалились друг от друга, что кажется – нет между ними ничего общего, и быть не может. Сознание способно воздействовать только на другое сознание. Может человек перемещать предметы усилием воли? Любой физик скажет, что это чушь, потому что не существует особой энергии мысли, перемещающейся в пространстве подобно энергии электромагнитного поля.
Но есть темная энергия, которой достаточно, чтобы заставить Вселенную ускоренно расширяться. Когда было предсказано нейтрино, его тоже не могли обнаружить в течение тридцати лет, потому что неуловимые частицы почти не взаимодействуют с веществом. Нашли, в конце концов. Оказывается, Вселенная плавает в нейтринном океане, невидимом и неощутимом, но без него не светили бы звезды, и не было бы нас, способных понять, что такой океан существует.
Без темной энергии нас тоже не было бы. Это знал Хэмлин, сумевший семьдесят лет назад сопоставить друг с другом несопоставимые, казалось бы, явления.
Почему я не могу сделать то, что сделал Хэмлин?
А я хочу? Сейчас, когда знаю, как все было на самом деле? Чего хотел Хэмлин, проводя решающий эксперимент, и что получилось.
Не уметь – не лучше ли, чем уметь?
Хэмлин слишком рано понял, слишком рано поверил. Слишком рано жил на этом свете.
А я?
* * *Снилось ему странное: он шел по снегу, замерзал, сверху навалилось серое, тяжелое, злое небо, а навстречу шел человек, смотрел ему в глаза и смеялся. Смеялся зло, серо и тяжело. Они сошлись посреди снежной равнины и узнали друг друга. Кто-то из них должен был уступить дорогу, и он не понимал, почему – ведь кругом пустыня, можно обойти идущего навстречу…
Алкин проснулся, когда небо, едва державшееся на невидимых столбах, вдруг обрушилось, и…
Ногам было холодно, одеяло сползло.
Этот человек… Бакли. Во сне он выглядел совершенно иначе, но Алкин все равно знал, что навстречу ему шел главный констебль, и, хотя вокруг было достаточно места, чтобы разойтись, они не стали этого делать.
А Сара? Почему во сне не было Сары? Никто не стоял в сторонке, не махал платочком, как на рыцарском турнире. Только холод в ногах…
Под одеялом пяткам стало теплее, и Алкин уснул, думая о том, что не должен делать… чего? Не должен думать… о чем?
Он не знал.
* * *Телефон заиграл Моцарта, когда Алкин стоял на кухне у бурчавшего себе что-то под нос чайника и дожидался, когда закипит вода для кофе. Вставать с утра не хотелось, снилось ему что-то глупое – впрочем, как всегда, и, как всегда, сна он не запомнил, только ощущение невероятности и чуждости. Дождя не было, но серое небо висело так низко, что, казалось, оттуда, сверху, кто-то прижимал тучи к земле тяжелой ладонью. Еще немного нажать, и небо обрушится, впитывая дома, деревья, машины, птиц, людей… не ломая своей тяжестью, а именно впитывая, вбирая в себя, присваивая себе мысли, идеи, сути…
Номер был незнакомым, Алкин почему-то надеялся, что позвонит Сара, он сам хотел ей звонить, но не сейчас, позже. Спросить, как она вчера доехала, все ли у нее в порядке, не собирается ли она в ближайшие дни в Кембридж, надо бы еще поговорить, хотя он, конечно, понимает…
– Мистер Алкин? – сказал в трубке тягучий, но совсем не липкий, а скорее, отталкивающий мужской голос. Бакли. В памяти мелькнула темная фигура, идущая навстречу по снежному полю.
– Слушаю, – буркнул Алкин. Чайник закипел и выключился. Придерживая трубку у уха, Алкин положил в чашку две ложки кофе.
– У меня есть для вас информация, – благожелательно произнес Бакли, не называя себя – был, должно быть, уверен, что его голос нельзя не узнать. «Даже не поздоровался», – подумал Алкин.
– Информация из Скотланд-Ярда, я подумал, что вам нужно это знать, поскольку вы интересуетесь делом Хэмлина, – продолжал Бакли.
«Вы интересуетесь». Сам он, значит… А Сара?
– Я связался кое с кем по своим каналам. К вашему сведению: уголовные дела, заведенные осенью тридцать шестого года, в том числе и дело Хэмлина, были уничтожены в восемьдесят шестом году, когда истек срок хранения, обычно равный пятидесяти годам. Никаких судебных решений, связанных с именем Хэмлина, в архиве нет. Я хочу сказать, что у вас нет оснований в дальнейшем интересоваться…
Что-то он еще говорил, Алкин слышал, но не слушал. Бакли специально добрался до архива. Он просто не хочет, чтобы у меня были основания для встреч с Сарой. И теперь у меня действительно нет для этого никаких оснований. Если она не позвонит сама…
Замолчит ли, наконец, этот занудный, неприятный, серый, тяжелый голос, выжимающий звуки из трубки, будто влагу из почти высохшего белья?
Голос замолчал. Алкин посмотрел на дисплей – абонент отключился, разговор окончен. Бакли сказал все, что хотел.
Кофе был горьким, Алкин пил мелкими глоточками, морщился, но так и не подумал, что забыл положить сахар.
В десять семинар в обсерватории. Мак-Рейли из Научного центра NASA в Гринбелте будет докладывать результаты наблюдений на спутнике WMAP. Неоднородности в распределении микроволнового фона. Важная и интересная тема. Возможно, даже почти наверняка, приедет Хокинг. Можно будет задать вопросы.
А потом позвонить Саре.
Нет. В тридцать шестом Хэмлин поставил решающий эксперимент – на себе, как принято среди научных работников. Прежде на себе ставили опыты врачи, биологи, психологи – ученые, имевшие дело с человеческим телом и сознанием. Физики экспериментировали с неживой природой. Но оказалось, что сознание и физический мир неразделимы. Оказалось: чтобы понять, как устроена Вселенная, нужно экспериментировать над собой, над собственным сознанием. Хэмлин так и поступил.
Он не должен был этого делать, потому что мысли его были заняты Дженнифер. Сознание экспериментатора – этот, по сути, физический прибор – должно быть нейтрально к внешним обстоятельствам, только тогда результат опыта окажется чистым, только тогда опыт можно считать состоявшимся. Хэмлин об этом не подумал? Или не счел важным?
Неужели он хотел, чтобы Дженнифер…
А получилось…
И когда он это понял, то пришел к Гаррисону…
А потом…
«Я не должен звонить Саре, – подумал Алкин, – и не должен отвечать, если позвонит она. Мэт Гаррисон поступил правильно, поняв, какие энергии подвластны его сознанию, а еще больше – подсознательным импульсам. Он смирил свои желания, черпал понемногу из океана темной энергии и дожил до девяноста лет. А другие»…
До обсерватории Алкин решил пройтись пешком – минут двадцать неспешным шагом. Погода к прогулкам не располагала, и решение Алкин принял, подумав, что по дороге сырость и холод остудят его разгоряченное воображение.
