Василий Щепетнёв - Хроники Навь-Города
Начальник стражи, доблестный Ук-Ян-Ко скорчил свирепую рожу и кивком указал рыцарю-послушнику стать в конец хвоста.
Ищущий И-Гор поймал взгляд Фомина.
— Я разгадал, — сказал он одними губами. — Я разгадал! — но в глазах его было не торжество. Страх. Того больше — ужас.
Определенно, нужно взять его с собой.
Доблестный рыцарь Ук-Ян-Ко тоже продемонстрировал миру и граду свою незапятнанность — и стал рядом с молодым бароном. Он был обижен — считал, что третье место принадлежало ему, рыцарю Замка, а не заезжему обожателю Небесов, и смотрел на Фомина с вызовом и задором.
Лучше бы он смотрел на Чашу.
Рыцарь-советник, а попросту эконом замка сэр Ингман в задумчивости стоял перед нею. Неторопливо засучил рукав, неторопливо опустил руку — и отдернул ее.
Стражники замешкались, мечи только поднимались для удара, но эконом дожидаться не стал. Он бросился бежать, и люди старались угадать его путь, угадать с тем, чтобы оказаться в стороне.
Все, кроме одного.
Рыцарь-послушник встал на пути советника.
— Сэр Ингман, я знаю, что… — но договорить не успел. Советник ударил его в грудь, ударил голой рукой, но панцирь, легкий парадный панцирь раскололся, словно яичная скорлупка.
Раскололся не только панцирь. Кровь хлынула изо рта рыцаря-послушника, он упал — сначала на одно колено, потом завалился на бок. Рука запоздало потянулась за мечом, но сэр Ингман ударил еще раз.
Как знать, может, мгновение, что ушло на этот удар, и стало для него роковым. Не задержись он, степняку было бы сложнее догнать эконома. А так сэр Дии-Ол кошачьим крадущимся шагом подоспел — и снес ятаганом голову советника.
Одним ударом.
Практика.
И только тогда очнувшиеся стражи подоспели на помощь.
Обезглавленное тело рубить не трудно.
— Засвидетельствуйте, доблестный рыцарь, что вампир наказан, — невозмутимо произнесла баронесса.
Фомин подошел к тому, что совсем недавно было рыцарем-советником.
Кисть руки, обугленная, с проступающими сухожилиями и костями, еще царапала землю.
Он осмотрел рыцаря-послушника. Нет, и тут поздно что-либо делать.
Ищущий И-Гор умирал.
— Уходите, — прошептал он из последних сил. — Уходите все… Скорее
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В Ра-Амони Луу повидал много любопытного, ужасно любопытного, но более всего — просто ужасного.
Видел он и Кочующую Рощу, и Заглота, а обманным туманом надышался столько, что как и жив остался, непонятно.
Но сейчас ему вспомнился Тягучий Пруд. Бросишь в него камень — круги по воде не разбегаются, а ползут. Едва-едва, словно смола, а не вода. Отползут с локоть и уймутся, опять тишь да гладь. Вода прозрачная, водоросли, ракушки — самый обыкновенный пруд. Рыб разве не видно. А попробуй, опусти палец — всю оставшуюся жизнь будешь ошибаться в счете.
Так и сейчас — камень упал, всколыхнул толпу, но волнение улеглось, не начавшись. Что в глубину ушло, не узнаешь, пока не окунешься с головой, но на поверхности — зеркало, гладкое бесстрастное зеркало.
Черные слуги (не кожею черны — службой) крючьями подцепили вампира, отдельно, в плетеную корзинку, закинули голову.
— С вашего позволения, моя госпожа, вампира — в подвал? — спросил Бец-Ал-Ел баронессу.
Та задумалась: все-таки рыцарь, и не простой рыцарь, а советник. Друг казны. Но чувство долга, а пуще того — страха, пересилило.
— Это всего лишь мерзкий вампир. Берите его, мастер, и сделайте то, что положено.
Интересно, а что положено? Луу слышал, что и осиновый кол, и отсечение головы дают лишь передышку. Иногда на зиму-другую, иногда надолго: успевают вырасти внуки внуков, которые и слышать ничего не хотят о вампирах, считая их сказками, бреднями выживших из ума стариков. Но они возвращаются…
Рыцари один за другим подходили к чаше. Стражники держали сабли наголо: опоздав раз, больше они не боялись оскорбить никого. Дорогая наука, плачено за нее жизнью рыцаря-послушника. Хотя… Разве это дорого? На то и существуют послушники, чтобы расплачиваться. За всё. Кого первым посылают в порубежье? в драконье гнездо? в битву? Да они и сами рвутся, за бесчестье почитают отстать хоть на вершок. Послушников всегда больше, чем золоченых шпор.
Луу поймал себя на том, что жалеет не этого несчастного юношу, а рыцарей вообще. Раскис. Или достиг новой ступени понимания. Прежний Луу — он только себя, бедного, жалел. Еще несчастных, тех, кому еще хуже, чем ему. Но рыцарям, даже рыцарям-послушникам, разве хуже? Получается, так.
После рыцарей испытание Аргента пошло резвее. Простолюдин, он простолюдин и есть. Никакой торжественности, голая простота — окунул руку, предъявил стражнику, и ступай. Шли один за другим, цепочкою, и за две склянки испытание прошли — все.
Страже не удалось отличиться. Вампиров больше не объявилось.
Довольно и одного.
— Теперь наша очередь, — Бец-Ал-Ел тоже окунул руку. Да, про себя-то Луу и позабыл. Он-то знает, что ни при чем, вот и смотрит, словно наблюдатель. А он — участник. Действующее лицо.
С опаской коснулся воды. На самом донышке осталось. Сколько рук-то перебывало в ней. Помутнела, стала коричневой. Земля — она себя явит.
Он погрузил кисть полностью. Легонькое пощипывание, онемение. Он испугался — вдруг грязь дюжины сотен рук испортила средство? Поди, доказывай, что ты не вампир.
Но обошлось. Рука, как и у всех, стала блестящей. И чесалась. То ли от волнения, то ли средство так действует.
Бец-Ал-Ел слил остаток из чаши во флягу.
— Попытаюсь восстановить. Куда более выгодная реакция, чем превращение свинца в золото, — сказал он тихонько Луу.
Баронесса встала.
— Мы узнали истину. Мы снова можем смело смотреть друг другу в глаза. У нас снова чистые руки — и она подняла руку ладонью вперед.
Навстречу открылись сотни серебряных ладоней.
Ужасно умилительно: единение знати и народа. Только Луу почему-то не умилялся. Мешало что-то.
— На подступах к Замку замечены муты. Замок в осаде. Мы разобьем их и очистим наши земли от этих отбросов раз и навсегда.
Гул одобрения пронесся по толпе. Порыв единения, миг, когда все равны перед целью. Каждый становился частичкой чего-то большего, более значимого, нежели просто баронесса Т’Вер или свободный торговец Луу.
Луу не любил подобных порывов. Не хотелось становиться частью пусть даже самого расчудесного целого. Люди не браухли, чтобы сбиваться в стадо. Нет, он понимает, что есть дела, которые в одиночку никак не свершить. Много таких дел. От врага отбиться, например. Но при этом стоит все-таки оставаться самим собой, иначе вдруг столько врагов объявится — жизни не хватит. Ни своей, ни чужой.
