Александр Зорич - Топоры и Лотосы
– Ну-ну, а на самом деле?
– А на самом деле, как я полагаю теперь, уничтожение наших объектов было лишь прикрытием. Реальная цель операций – искажение передаваемой через наши сети информации. Причем не военной, а как раз гражданской – за которой ни контрразведка, ни внутренняя безопасность почти не следит. Тойланги очень технично захватывали объект, подменяли один-единственный информационный пакет и какое-то время – насколько могли – не препятствовали работе ретранслятора. Потом взрывали все, жертвуя и собой, и своими десантно-штурмовыми катерами, и если надо – рейдером.
– И этот один-единственный информационный пакет внедрял модифицированные гипервирусы в пилюли Галеацци и Смыглы? Мне уж легче поверить, что подобным образом тойланги могли внедрить гипервирусы во все новостные пилюли, синтезированные на борту определенного корабля, чем выслать его адресно, одному наперед известному человеку!
– Я не обещал сообщить истину в последней инстанции. Мне она не известна так же, как и тебе. Я лишь делюсь с тобой своими соображениями. Вот тебе еще одно, последнее. Из-за того, что каждая рота берсальеров имеет свой собственный борт приписки, число абонентов НС-новостей на каждом рейдовом транспорте невелико. Кроме того, состав этих абонентов фиксирован. Где бы рейдовый транспорт ни находился, он попадает в какую-то строго определенную «соту» покрытия наших ретрансляторов. Средствами технической разведки тойланги отслеживали местоположение транспорта Джакомо Галеацци и адресно долбали его искаженными инфопакетами, захватывая каждый раз именно конечный ретранслятор, то есть один из объектов, отвечающих за нужную «соту».
– Громоздко.
– Конечно. К тому же, эту гипотезу невозможно проверить, не сравнив график боевой активности рейдового транспорта, на котором служил Галеацци, с местами проведения диверсий. Поэтому я предлагаю...
Мои речи были прерваны тойлангами в биомасках, которые пришли уведомить, что «Кавур» уже совсем близко, катер готов и пора пошевеливать ластами.
– Поздравляю вас с Днем Кометы, человеки, – сказал их командир.
– В День Кометы счастлив каждый, – учтиво ответил я.
Поскольку верховный главнокомандующий остался на Земле, а главком флота вторжения поспешил застрелиться, председательствовал лучший из худших, старший из младших: адмирал Пирон. В сопредседателях были начальник Бюро-9 генерал-лейтенант Глеб Роньшин и контр-адмирал Алонсо ар Овьедо де Мицар.
Сесть нам с Петром-Василием не предложили.
Происходящее походило на военно-полевой суд. Поэтому и тройку заседателей не чем иным кроме как трибуналом назвать было нельзя.
– Докладывайте, – милостиво повелел Пирон.
– Я полагаю, господа, вам следовало бы первым делом ознакомиться с условиями мирного договора.
– Адмирал Пирон ясно сказал: докладывайте, – с нажимом сказал Роньшин. – Договор обождет.
Я был уверен в обратном. Договор ждать не мог. Каждая минута промедления означала сотни, если не тысячи самоубийств на Земле, деволюцию беспорядка в хаос, разрастание страха в ужас – разрушительный, сводящий с ума.
Но ссориться с этими тиранозаврами не стоило. По крайней мере, прежде времени.
В сорок минут я уложился. Включая историю возвышения рода финь-Рэхан финь-Залмат и обстоятельное объяснение, почему нужно немедленно конфисковать все инъекторы и опечатать корабельные синтезаторы.
В трибунале качали головами и хмурились.
– Вам есть что добавить, полковник Дурново?
– Могу лишь засвидетельствовать, что деятельность нашей дипломатической миссии на Эрруаке изложена бригадным генералом Эффендишахом достоверно и в полном объеме.
– Итак, Галеацци и Смыгла оказались вражескими агентами, – констатировал Алонсо ар Овьедо, выразительно поглядев на Роньшина. – Мы так и поняли, стоило нам поглядеть в присланный тойлангами список членов посольства.
– Не агентами, Алонсо. А марионетками, действовавшими во вред Сверхчеловечеству помимо собственной воли.
– Эффендишах, соблюдайте субординацию! – рявкнул Пирон, сверкнув глазами.
– Слушаюсь, господин адмирал. Осмелюсь напомнить, что нам желательно заняться мирным договором.
– Давайте сюда ваш договор.
Я положил на стол перед ними лист гербовой бумаги.
– Здесь перечислены условия тойлангов. Мы должны их принять. После того, как вы их одобрите, нужно будет составить полный текст договора по согласованным нормам нашего и тойлангского права.
– Если мы их одобрим, – поправил меня Роньшин.
Я промолчал. Если вы такие умные и смелые, господа, почему бы вам самим не отправиться на Эрруак? Похамить, поторговаться, поугрожать?
– Что за чушь? Я не понимаю первого пункта, – возмутился Пирон. – Эффендишах, поясните.
С моей точки зрения, пояснять там было совершенно нечего. А доносить до трибунала тойлангскую премудрость «искусство – душа культуры» и свои сопутствующие соображения я считал не только излишним, но и вредным.
Лучшим комментарием я нашел повтор. Может, со второго раза до Пирона дойдет. Я процитировал по памяти:
– "Народ Земли обязуется выдать все содержимое библиотечных, университетских, музейных хранилищ, а именно: рукописные книги с иллюстрациями, рукописные книги без иллюстраций, предметы пластических искусств, предметы скульптуры и живописи. То же относится и к частным собраниям. Выдачу производить в соответствии с описью, которая будет составлена отдельной комиссией управителей пространства на основании изучения каталогов, которые должны быть представлены в первую очередь как жест доброй воли народа Земли."
– Это я сам вижу! – Пирон побагровел. – Но что стоит за этим требованием?! Чем вы там занимались, Эффендишах?!
– Дипломатией, господин адмирал. Пункт первый – главное условие тойлангов. Их интересуют наши древние искусства.
– Какие искусства?!
– В первую очередь книжная миниатюра и каллиграфия, но также резьба по дереву и кости, ювелирные изделия, скульптура и живопись.
– Они имеют какое-то военное значение? – Пирон в растерянности обратился к Роньшину.
Тот покачал головой.
– Сомневаюсь. Старинные ювелирные изделия содержат некоторое количество золота и серебра, которые можно использовать в качестве сырья для конверсии в тяжелые радиоактивные элементы. Но энергетически это совершенно нерентабельно.
– Хм, странно... Хранилища музеев и библиотек... Эти мусорки... Что ж, пусть забирают. Если все пункты такие же как этот... – Пирон мечтательно улыбнулся и продолжил чтение.
«Я знал, что первый пункт нареканий не вызовет», – хотел сказать я, но сдержался.
