Джек Вэнс - Эмфирио
Несколько ободренный, Гил улегся на кушетку и сразу забылся сном, сморенный усталостью.
Он проснулся, почувствовав руку отца на плече: «Пришел агент Собеса — обсудить вчерашние события».
Гил оделся, ополоснул лицо холодной водой, причесался. Спустившись на второй этаж, он увидел Шьюта Кобола и Амианте, сидевших за кухонным столом и прихлебывавших чай — по-видимому, в достаточно благожелательной атмосфере взаимного расположения, хотя бледные губы Шьюта Кобола были сжаты плотнее обычного, а устремленный в пространство взгляд придавал его лицу отсутствующее выражение. Шьют приветствовал Гила сухим кивком и внимательно смерил его глазами — так, будто оказался лицом к лицу с незнакомцем.
Разговор начался в вежливых и сдержанных тонах, причем поначалу Шьют Кобол интересовался лишь описанием происходившего в таверне, предоставляя Гилу самостоятельно выбирать выражения. Мало-помалу, однако, вопросы собесовца стали наводящими, его замечания — резкими. Вместо ожидаемых смущения и покорности у Гила такая перемена вызвала гнев: «Я говорю правду! Насколько мне известно, я не нарушил никаких правил. Вы подозреваете меня в хаотизме?»
«Я ничего не подозреваю. Выводы делаешь ты сам. Несомненно, твои дружеские связи носят безответственный характер. Этот факт, в сочетании с отсутствием уважения к общепринятым убеждениям, замечавшимся ранее, вынуждает меня допускать любые возможности, а не относиться к тебе с автоматическим доверием, какого заслуживает типичный иждивенец».
«Если я не заслуживаю вашего доверия, с моей стороны бессмысленно продолжать разговор. Зачем тратить время впустую?»
Шьют поджал побелевшие губы и повернулся к Амианте: «А вы, иж Тарвок? Неужели вы не понимаете, что пренебрегли отцовскими обязанностями? Почему вы не внушили отпрыску достаточное уважение к нашим учреждениям? Насколько я знаю, вас уже за это упрекали».
«Действительно, припоминаю нечто в этом роде», — Амианте почти незаметно усмехнулся.
Тон Кобола стал еще суше и резче: «В таком случае, может быть, вы сами ответите на мои вопросы? В конечном счете вы несете ответственность за времяпровождение вашего сына, оставляющее желать лучшего. Отец обязан показывать своему сыну пример правдивости, а не уклончивости и неопределенности».
«Что есть истина? — задумчиво произнес Амианте. — Если бы только мы умели безошибочно распознавать правду, когда она у нас перед глазами! Такая способность внушала бы каждому из нас уверенность в правильности наших поступков».
Шьют Кобол с отвращением крякнул: «В этом причина всех ваших затруднений. Истина состоит в том, что человек должен придерживаться общепринятых представлений, в чем еще? Уверенность внушается соблюдением установленных правил».
Амианте встал и повернулся к окну, заложив руки за спину: «Когда-то, давным-давно, был герой по имени Эмфирио. Он провозгласил такую правду, что даже чудища остановились, чтобы его выслушать. Как вы думаете, что было начертано на его волшебной скрижали — постановления Собеса?»
Шьют тоже поднялся на ноги и обратился к Амианте еще более бесстрастным, строго официальным тоном: «Я достаточно подробно разъяснил, чего именно служба социального обеспечения ожидает в обмен на пособия, которыми вы пользуетесь. Если вы желаете продолжать получение этих пособий, вы должны соблюдать постановления. У вас есть какие-нибудь вопросы?»
«Нет».
«Вот именно».
Шьют Кобол слегка поклонился и, собираясь спуститься к выходу, обернулся и сказал: «Даже Эмфирио, если бы он жил в наше время, вынужден был бы соблюдать правила. Исключений нет». С этими словами агент Собеса удалился.
Амианте и Гил спустились в мастерскую вслед за незваным гостем. Гил плюхнулся на скамью перед верстаком и уставился в пространство, подпирая голову руками: «Хотел бы я знать, что сделал бы Эмфирио в наше время! Может быть, Шьют прав, и он стал бы добропорядочным иждивенцем, соблюдающим все правила и постановления?»
Амианте тоже уселся: «Кто знает? В наше время Эмфирио не смог бы встретиться с врагами лицом к лицу, не смог бы назвать тиранов поименно. Ему пришлось бы столкнуться со всеобщей неэффективностью и, возможно, с глубоко укоренившимися механизмами присвоения и растраты чужих денег, не более того. Несомненно, мы получаем слишком мало за свою работу».
«Вряд ли Эмфирио стал бы нелегалом, — рассуждал Гил. — Или, может быть, стал бы? Работал бы честно и тяжело, но отказался бы от пособий?»
«Может быть. Или попытался бы стать мэром Амброя и повысить каждому минимальное содержание».
«А это можно сделать?» — заинтересовался Гил.
Амианте пожал плечами: «У мэра нет настоящей власти, хотя в Хартии он называется «главным исполнительным директором городского управления». По меньшей мере, мэр мог бы потребовать более высокой оплаты наших изделий. Он мог бы настаивать на строительстве фабрик, производящих предметы первой необходимости, которые теперь приходится импортировать».
«Но это значило бы разрешить массовое дублирование!»
«В дублировании как таковом нет ничего преступного или вредного, если оно не подрывает нашу репутацию ремесленников, славящихся ручной работой».
Гил покачал головой: «Собес никогда этого не допустит».
«Возможно. Только если бы мэром стал такой человек, как Эмфирио, дела пошли бы по-другому».
«В один прекрасный день я узнаю, чем кончилась история с Эмфирио! — заявил Гил. — Ведь она чем-то кончилась?»
Амианте скептически кивнул несколько раз подряд, будто подтверждая сомнения, неоднократно зарождавшиеся у него в голове: «Возможно. Но, скорее всего, сказание об Эмфирио — не более чем легенда».
Гил сидел, обхватив голову руками. Через некоторое время он спросил: «И мы никак не можем узнать окончание легенды?»
«В Фортиноне, думаю, она не сохранилась. Если полный текст вообще существует, он, надо полагать, хранится у Историка».
«А как найти этого Историка?»
Амианте, начинавший терять интерес к разговору, принялся затачивать стамеску: «Говорят, что где-то на далекой планете есть Историк, ведущий летопись всех событий, происходящих в населенной людьми части Галактики».
«В том числе событий, происходивших на Хальме и в Фортиноне?»
«Надо полагать».
«А как он узнаёт обо всех этих событиях?»
Нагнувшись над резной ширмой, Амианте уже постукивал киянкой по стамеске: «Очень просто. У Историка в каждой стране, на каждой планете есть корреспонденты».
«Любопытная система!» — заметил Гил.
«Весьма любопытная».
С другой стороны Ондл-сквера, в нескольких шагах вверх по переулку Госгара, за дверью с изображением голубых песочных часов, на мансарде, куда вели четыре крутых лестничных пролета, жила со своей матерью Сонджали Рэйт. Сонджали, девушка невысокая, но грациозная и хорошенькая, могла похвалиться белокурой шевелюрой и невинными серыми глазами. Гил находил ее обворожительной. К сожалению, Сонджали была кокетлива и, прекрасно сознавая преимущества своей внешности, провоцировала безрассудства, то наклоняя голову с соблазнительной усмешкой, то капризно надуваясь.
