Рэй Брэдбери - Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ
Она смотрела то на них, то на меня с каким-то ужасным, пристальным вниманием.
– Проваливай! – закричала она.
Я в отчаянии бегом бросился за угол.
«Вот! – думал я. – Что ты наделал! Что ты наделал! Все ей испортил своей благодарностью. И себе тоже, тебе придется жить с этим! Дурак, кто тебя тянул за язык?»
Прислонившись к стене, я сполз вниз. Так прошла, наверное, минута.
"Пожалуйста, леди, – думал я, – давай. Сыграй. Не для меня. Сыграй для себя. Забудь, что я сказал! Ну, пожалуйста!"
Тут я услышал несколько робких, несмелых вздохов арфы.
И вновь тишина.
Вдруг снова подул ветер и донес до меня звуки арфы, игравшей медленно-медленно.
Это была старая песня, я помнил ее слова. И я начал напевать их про себя.
Походкой легкой с песней
Сквозь бури ты иди,
Но ни травинки нежной
Ты не порань в пути.
«Да, – думал я, – продолжай».
Понежься в летнем зное
И отдохни в тени.
Благодари за муки,
За встречи и разлуки,
Ведь путь земной недолог,
Пусть шаг твой будет легок,
Не рань того, кто дорог.
И уходя навеки,
Отдай, смежая веки,
Земному свой поклон.
Ты заслужил сей сон.
«Надо же, – думал я, – какая же она мудрая, эта старая женщина».
Походкой легкой с песней
Сквозь бури ты иди.
От восхищения я готов был задушить ее в объятиях.
Не рань того, кто дорог.
А я чуть не убил ее своей беспечностью.
Но теперь, играя песню, в которой было столько мудрости, что я не могу даже передать, она успокаивала саму себя.
Я подождал, пока она не доиграет до третьего куплета, прежде чем снова пройти мимо нее, коснувшись шляпы в знак почтения.
Но ее глаза были закрыты, она слушала то, что делали ее руки, бегавшие по струнам, словно маленькая девчушка, впервые увидевшая дождь и подставляющая ладони под его светлые струи.
Был период, когда она играла совершенно неосознанно, потом слишком осознанно, и наконец теперь она играла так, как надо.
Уголки ее губ были слегка приподняты в улыбке.
«На волосок, – подумалось мне. – Едва-едва».
Я ушел, оставив их вдвоем, как друзей, встреченных случайно на улице, – ее и арфу.
Я помчался в отель, чтобы отблагодарить ее единственным способом, который был теперь мне известен: делать свою работу, и делать ее хорошо.
Но по пути я зашел в «Дулиз».
А песня все звучала, и шаг был легок, и ни одно любящее сердце не было ранено, когда я тихонько приоткрыл дверь паба и заглянул туда, ища глазами человека, которому мне так хотелось пожать руку.
Выпить сразу: против безумия толп
Это была одна из тех проклятых жарких ночей, когда без сна лежишь пластом до двух часов, потом резко вскакиваешь с постели, обливаясь кисловато-соленым потом, и, пошатываясь, спускаешься в гигантскую печь подземки, где с пронзительным воем носятся заблудившиеся в ночи поезда.
– Ад, – прошептал Уилл Морган.
И это действительно был ад, в котором целая армия озверевших людей всю ночь напролет, час за часом, блуждала от Бронкса до Кони-Айленда и обратно в поисках случайного глотка соленого океанского ветра, заставляющего тебя вздохнуть с Благодарением.
О господи, где-то там, на Манхэттене или еще дальше за ним, дуют прохладные ветры. Я должен найти их, пока не пришел рассвет…
– Черт!
Он в отупении смотрел, как мимо него бешеным потоком несутся улыбки с рекламы зубной пасты: его собственные рекламные идеи преследовали его в эту душную ночь на всем пути через остров Манхэттен.
Поезд застонал и остановился.
На соседнем пути стоял встречный состав.
Невероятно. Там, напротив, у открытого окна сидел старик Нед Эминджер. Старик? Вообще-то они ровесники, им обоим по сорок, но…
Уилл Морган рывком поднял окно.
– Нед, сукин сын!
– Уилл, паршивец! И часто ты разъезжаешь в такой поздний час?
– Каждую жаркую ночь, черт бы ее побрал, с сорок шестого года!
– Я тоже! Рад тебя видеть!
– Лжец!
Заскрипели стальные колеса, и оба знакомца скрылись из виду.
"Боже мой, – подумал Уилл Морган, – двое людей, которые ненавидят друг друга, сидят на работе чуть ли не локоть к локтю, скрипя зубами, карабкаются вверх по служебной лестнице, вдруг сталкиваются случайно здесь, в этом Дантовом аду, в три часа ночи, под расплавленным от зноя городом. Послушай, как эхом замирают наши голоса:
– Лжец!
Через полчаса, на Вашингтон-сквер, его лба коснулся прохладный ветер. Он пошел вслед за этим ветром и оказался в переулке, где…
Температура была ниже градусов на десять.
– Так-то лучше, – прошептал он.
Веяло запахом ледника, из которого он мальчишкой украдкой таскал холодные кристаллы, натирал ими щеки и с душераздирающими воплями засовывал их себе под рубашку.
Прохладный ветер привел его по переулку к небольшой лавке, над которой висела табличка:
МЕЛИССА ЖАБ, ВЕДЬМА
СТИРКА-ПРАЧЕЧНАЯ:
СДАЙТЕ СВОИ ГРЯЗНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ДО 9 УТРА,
ПОЛУЧИТЕ ИХ ЧИСТЕНЬКИМИ НА ЗАКАТЕ.
И чуть помельче:
Заклятия, зелья против ужасной погоды – холодной или жаркой. Снадобья, побуждающие вашего нанимателя повысить вас в должности. Целебные мази, притирания и порошок из мумий глав древнейших корпораций. Лекарства от шума. Отхаркивающие для загазованной или загрязненной атмосферы. Бальзамы для страдающих паранойей водителей-дальнобойщиков. Препараты, которые следует принимать перед тем, как будете переплывать нью-йоркские доки.
Ha витрине были расставлены несколько пузырьков с наклейками:
Для прекрасной памяти.
Дыхание теплого апрельского ветра.
Тишина и нежнейшие птичьи трели.
Он засмеялся и остановился.
Потому что вновь повеяло прохладой и раздался скрип двери. И вновь ему вспомнилась морозная свежесть белых ледяных гротов из детства, мир, вырубленный в глыбе зимних снов и пролежавший так до самого августа.
– Входи, – шепнул чей-то голос.
Дверь бесшумно распахнулась.
Внутри царил погребальный холод.
На трех козлах, словно гигантский сувенир с февральского мороза, покоился шестифутовый брусок чистого, капающего льда.
– Ладно, – прошептал он.
В витрине скобяной лавки его родного городка, внутри огромного прямоугольного ледяного бруса, на котором каллиграфическими буквами было выгравировано «МИСС К. ПЕЛЬ», была замурована жена фокусника. Ночь за ночью спала она там, Снежная принцесса. В полночь Уилл вместе с другими мальчишками потихоньку убегал из дому, чтобы посмотреть, как она улыбается в своем холодном, прозрачном сне. Летом они, четверо или пятеро пылающих жаром четырнадцатилетних мальчишек, по полночи стояли, уставившись на нее в надежде, что их раскаленные, жаркие взгляды растопят лед…
