Илья Варшавский - Электронная совесть (сборник)
– В каждую машину вы вкладываете свой опыт, – вяло возразил Меньковский, – и без него она мертва. Честно говоря, мне уже опротивел этот спор. Ничего сверхъестественного ваши машины сделать не могут.
– Вульгарная философия двадцатого столетия! – загремел Бренер. – Если хотите, я завтра создам расу размножающихся автоматов, передающих свой опыт потомкам, и тогда посмотрим, на что они будут способны! Могу держать пари, что меньше чем за год они пройдут путь, на который человечеству понадобилось двести веков, а еще через год мы с вами будем краснеть, когда нас будут называть людьми.
– Пари? – переспросил Меньковский. – Я хочу держать пари, и, когда вы его проиграете, вы должны будете публично покаяться в своей ереси.
– Пора спать, – сказал робот, невозмутимо выключая свет. Меньковский спустился к морю. «Не нужно было пить столько Стимулятора», – подумал он, снимая одежду.
Холодная вода быстро сняла возбуждение. Одеваясь, он уже думал о том, какая удивительная наука генетика и какие чудесные люди ею занимаются.
– Все-таки самое замечательное в этом мире то, что мы не автоматы, – сказал он вслух и засмеялся.
* * *Меньковский еще раз прочел текст и положил голубой листок на стол. Ничего не скажешь, перевод сделан великолепно. Задача была необычайно трудной: перевести на современный язык французскую балладу шестнадцатого века. И вместе с тем чего-то в переводе не хватает. Слишком все гладко: и безукоризненное построение строф, и великолепное звучание рифм, и математически точная тональность стиха. Это было самым лучшим из всех возможных вариантов, но почему-то вызывало тошноту, как слишком сладкое пирожное. Какая-то алгебра, а не искусство. Типичный машинный перевод. Он вздохнул и открыл словарь французского языка. Конечно, анахронизм изучать в двадцать первом веке языки, но иначе ничего не выйдет, и лицо поэта, так интересовавшего Меньковского, навсегда останется слепой маской, вылепленной бездушной машиной. Что-то вроде машинной музыки, красивой и точной, но напоминающей узор в калейдоскопе.
Назойливый звонок видеофона прервал его размышления. На экране лицо Бренера кривилось в привычной усмешке.
– Надеюсь, вы не забыли о нашем пари?
Охотнее всего Меньковский признался бы, что забыл, но, к сожалению, он все помнил.
– Я жду вас у себя, – продолжал усмехаться Бренер.
Меньковский вздохнул и захлопнул словарь…
* * *То, что он увидел в лаборатории Бренера, вначале показалось ему забавным. Десять роботов – подчеркнуто небрежные копии человека, сидя спиной друг к другу, пытались распутать проволочные головоломки. Первым закончил работу тот, кто сидел ближе всех к двери. Он встал и небрежно потянулся к доске, на которой были развешены гаечные ключи. Остальные роботы лихорадочно продолжали крутить кольца. Прошло еще несколько минут, и все роботы, за исключением одного, закончили работу. С умопомрачительной скоростью вертел он головоломку, поглядывая исподлобья на обступивших его роботов. Еще мгновение, и множество стальных рук повалили его на землю. Неуловимо быстрым движением первый робот отвинтил у него на голове гайку, и неудачник рассыпался на десятки стандартных блоков.
– Что это за спектакль? – спросил Меньковский, наблюдая, как из бренных останков робот собирает новый экземпляр.
– Самая вульгарная борьба за существование. Роботы запрограммированы на уничтожение наименее способных. Страх быть демонтированным и стремление производить себе подобных, передавая потомству накопленный опыт, служат основными стимулами их развития. Это – математические роботы. В непрерывно проводящейся олимпиаде победители туров имеют право демонтировать занявшего последнее место и из его деталей собрать себе потомка. Самый настоящий естественный отбор. Чем выше темп накопления знаний, тем быстрее идет смена поколений. Элементарное программирование законов биологического развития.
Меньковский почувствовал острое желание разбить очки на физиономии Бренера. «Этот одержимый, – подумал он, – способен сам себя анатомировать, если ему не будет хватать экспериментальных данных».
Тем временем роботы снова уселись в кружок решать очередную задачу. Непреодолимое отвращение заставило Меньковского выйти из лаборатории.
– Завтра я с ними уезжаю в горы, – сказал Бренер, прикрывая за собой дверь. Там пустует загон для скота, построенный лабораторией экспресс-селекции. Через три недели можете меня навестить, и мы подведем итоги нашего пари. Посмотрите на новую касту – хозяев планеты.
* * *Бренеру хотелось пить, но он не мог оторвать глаз от телеэкрана. В загоне творилось что-то неладное. Надо же было этому случиться за три дня до приезда Меньковского? Сначала все шло хорошо. Роботы совершенствовались быстрее, чем он предполагал. Непрерывно усложнялись программы математических олимпиад. Туры следовали один за другим с небольшими перерывами, необходимыми для перемонтажа наименее способных, и вдруг все изменилось. Роботы начали хитрить. Они намеренно уродовали своих потомков, чтобы избавиться от конкурентов и обеспечить себе бессмертие.
Если бы не приезд Меньковского, все еще можно было бы исправить. Нужно только внести изменение в программу самоуправления роботов. Теперь у них образовалась элита хитрецов и лентяев. Вот тот большой робот и два поменьше. Остальные – это уже жалкие пародии на автоматов, какие-то шарнирные схемы, лишенные блоков памяти. Легко себе представить, какое будет выражение лица у Меньковского, когда он все увидит. Нужно немедленно заняться этими тремя прохвостами.
Когда Дренер вошел в загон, трое роботов играли в чет-нечет. Увидев Бренера, роботы прекратили игру и встали.
– Недомонтированный автомат, – сказал самый большой робот, подходя к нему вплотную. – Я его разберу.
Бренер почувствовал, как стальные лапы, точно клещи, сжали его плечи. Холодный пот проступил каплями на лбу.
«Не волноваться, иначе все кончено, – мелькнула мысль. – Необходимо воздействовать на их сознание через блоки логических сетей. Только строгие силлогизмы могут меня спасти».
– Я не автомат, а живое, мыслящее существо, – сказал он, стараясь сохранять спокойствие. – Живое существо нельзя разобрать на части. Разобрать и собрать можно только машину. Я это знаю лучше вас, потому что я – тот, кто создал роботов.
Два робота поменьше схватили Бренера за руки.
– Мыслить может только автомат, – ответил большой робот. – Мы сами создаем друг друга, а ты – плохой автомат, это сразу видно. Возведи в седьмую степень двадцать тысяч восемьсот шестьдесят четыре.
