Юлия Зонис - Скользящий по лезвию
При встрече в аэропорту Пирсон подруга, смущенно пожав широченными плечами, сказала хрипловатым баритоном: «Извини, детка. Я не какой-нибудь там педофил или что-то вроде. Это просто конспирация. Копы так и мечтают взять меня за задницу, вот и приходится шухариться». Но Дженис даже обрадовалась. В школе она сторонилась парней, как, впрочем, и девушек. И все же втайне ей всегда хотелось узнать, каково это — встречаться с парнем. А сейчас другого выбора судьба ей не оставляла. Ведь возвращение в светлый дом на побережье никаким выбором не было.
Глава 5
Ошибка
Из туч сыпался мелкий снежок. Дженис шагала, подставив небу лицо и спрятав руки в рукава пальто. Варежку, заляпанную кровью, маршал Мэттьюс заставил выкинуть. А вторую она уже сама выкинула, потому что какой смысл в непарной варежке?
Рядом грузно топал андроид. Когда Дженис увидела его в первый раз, ей показалось, что искусственному человеку не больше тридцати. Но сейчас он выглядел гораздо старше. Старше и печальней, хотя разве андроиды умеют грустить?
— Отчего вы решились на это, мисс? — тихо спросил он.
Дженис нахмурилась. Она согласилась принять участие в безумном плане маршала, согласилась потому же, почему вообще решилась на убийство. Про себя Дженис предпочитала называть это «акцией». Акция протеста. О таких акциях часто твердили в прокуренной берлоге Александра. К Александру (Алексом он просил себя не называть) постоянно сползались маргинального вида личности, с усами, с бородами, с растрепанными патлами, в грязных комбезах и рубахах. Эти парни, как будто вынырнувшие из шестидесятых годов прошлого века, много курили — прежде Дженис всего пару раз видела курящего человека — и мало пили. Дженис удивляла их расточительность, ведь табак стоил куда дороже хорошего виски, но Александр рассказал ей, что сигареты покупают у индейцев в районе Питерборо. Индейцы продавали сигареты большими мешками, а на вырученные деньги потихоньку откупали свои исконные земли обратно у белых.
— Видишь, — говорил Александр, — так мы помогаем аборигенам бороться за права.
Дженис казалось, что аборигенам можно помогать и как-то иначе, менее вонючим способом. Кондиционера в берлоге не было, поэтому девушка, вставая на цыпочки или залезая на табуретку, открывала скрипучую форточку. Гадкий дым клубами выползал наружу. На Дженис косились, и в этих косых взглядах ясно читалось: «иммортелька», «мажорка», «маменькина дочка». Поэтому Дженис не жаловала гостей. Гораздо лучше было оставаться с Александром наедине и заниматься любовью на старой кушетке, кренящейся на правый бок. А потом появилась Айова.
По-настоящему ее звали иначе, но у всех чистомировцев были «подпольные клички». Дженис, например, окрестили Белкой. Айова, впервые улыбнувшись хозяйке дома, — зубы у гостьи оказались до неприличия белые, совсем не такие, как у большинства миссисагских активистов, — заявила: «Знаешь, откуда у меня такая кликуха? Думаешь, я из Айовы? Нет. Просто песенка есть одна. Ху…»
Тут она осеклась, окинув Дженис насмешливым взглядом, и продолжила после заминки: «Хреново мне, братец, хреново, поеду я в штатец Айова». И сунула Дженис крепкую маленькую ладонь.
Айова была наполовину или на четверть индианка, вороная, смуглая, курила больше всех парней, смеялась громче их всех, смело предлагала всякие «акции» и, как выяснилось через месяц, спала с Александром.
Когда Дженис попробовала объясниться, Александр зарыл пятерню в черные, как у Айовы, курчавые патлы и добродушно пробасил:
— Ну что я могу сказать, детка? Я не моногамен.
Дженис, два дня назад обнаружившая, что беременна, молча собрала вещи и ушла, хлопнув дверью. Начиналось лето. По улице, заставленной мусорными баками, носились веселые крысы. У них как раз наступил брачный сезон. В палисадниках доцветали нарциссы и тюльпаны. Остро пахла вымахавшая над заборами сирень. Дженис шла, мысленно проклиная штат Айову, девушку с именем Айова, свою глупость и Александра. Наверное, она уже тогда задумала «акцию». Чтобы доказать. Чтобы отомстить.
Но рассказывать обо всем этом андроиду, созданию без человеческих чувств, было еще глупее, чем кричать в канализационный колодец. Дженис пожала плечами:
— Мне заплатили. Много. Хватило бы на то, чтобы учиться и содержать ребенка. А вы что думали?
Андроид — его зовут Рой Батти, напомнила себе Дженис, еще одно дурацкое прозвище — пожал плечами с удручающей серьезностью.
— Вы напали на нас на полицейской стоянке. Ваш ребенок в лучшем случае родился бы в тюрьме, мисс.
Дженис развернулась и, ощерив неровные зубы, прошипела ему прямо в лицо:
— А тебе какое дело, железяка?
Тот опустил голову и молча зашагал дальше. Глядя в его широкую, обтянутую красной курткой спину, Дженис пожалела о мгновенной вспышке. В конце концов, он был не виноват в своей неполноценности. В отличие от нее самой.
Девушка поспешила за андроидом и, пересилив отвращение, взяла его за руку. От тела нечеловека несло жаром даже сквозь плотную куртку. Дженис едва сдержала гадливую дрожь. Надо было что-то сказать…
— Со стороны мы должны выглядеть друзьями, — нерешительно пробормотала она. — Так велел маршал.
Сержант Батти, повернув голову, сверху вниз посмотрел на нее. Точнее, не на нее. На живот, выпятившийся под пальто.
— Вам вообще не следовало соглашаться, — тихо ответил он. — Это опасно. Для вас и для… ребенка.
«Что ты знаешь о детях?» — ядовито подумала Дженис, но вслух произнесла:
— А я не боюсь. Ни за себя, ни за него… за нее. Я вообще ее не хотела.
— Тогда почему не сделали аборт?
«Наглости у этой железяки хоть отбавляй».
— Потому что я против абортов. Но если что-то случится… В общем, не дергайтесь вы так, — криво улыбнувшись, сказала Дженис. — Что будет, то и будет. Я так решила еще тогда, когда собралась убить вас.
Над головой перемигивалась рождественская иллюминация. В окнах трех- и четырехэтажных домов городского центра сияли рождественские елки. Дженис еще никогда не чувствовала себя такой далекой от Рождества. Она снова смотрела на мир из-за стеклянной стены, как на приморской вилле родителей. Все были по ту сторону, все веселились, а она, одна-одинешенька, здесь. И теплый локоть андроида под пальцами ничему не поможет.
Дженис сглотнула и, чтобы хоть как-то поддержать разговор, спросила:
— Почему вы заговорили про переселение душ? Только оттого, что этот псих вдруг назвал себя Мартином?
Сержант некоторое время молчал. Он шел рядом, стараясь умерить ширину шага и приспособиться к торопливым шажкам своей спутницы.
