Клиффорд Саймак - Доставка удостоенных
Мне кажется, во Вселенной есть нравственный закон, что есть вещи добрые и есть вещи скверные, и каждому из нас надлежит отделить доброе зерно от плевел. Ежели мы намерены быть нравственными людьми, то должны знать отличия меж ними. Причем я вещаю не об узости религиозных воззрений, хотя и должен признать, что зачастую они оказываются весьма близорукими, а о человеческих поступках во всем их многообразии. Я прекрасно сознаю, что мнения некоторых совершенно неверующих людей являются весьма и весьма существенными, хоть я и не согласен с ними. Я не соглашаюсь, ибо полагаю, что человек нуждается в опоре, предоставляемой ему верой, нуждается в собственной, испытанной вере, дабы настоять на своей правоте, или на том, что он принимает за правоту. - Пастор остановился и повернулся лицом к Лэнсингу. - Я провозглашаю сие, хотя не исключено, что поступаю подобным образом только по привычке. Дома, посреди своей грядки турнепса и в белом доме, обращенном к тихой зеленой улице - тихой несмотря на близость дьявола, жившего на расстоянии всего лишь квартала, - я знал, что к чему. Я ощущал такую же решительность, такие же самоуверенность и уверенность в собственной правоте, как и всякий иной. В своей приходской церквушке, такой же тихой и белой, как мой дом, я мог стоять и вещать пастве о добре и зле по любому поводу, как бы глубок или тривиален он ни был. Но ныне я пребываю в растерянности. Ныне часть моей прочной самоуверенности испарилась. Прежде я испытывал уверенность - но теперь я не уверен ни в чем.
Пастор прервал свою речь и по-совиному взглянул на Лэнсинга.
- Не знаю, зачем говорю вам это. Именно вам, а не кому-либо иному. Знаете, почему я заговорил с вами?
- Даже не представляю, - отозвался Лэнсинг. - Но раз вы хотели поговорить, я выслушал вас с удовольствием. Если вам стало легче, то я рад, что выслушал.
- А разве вы этого не ощутили? Что вас бросили?
- Я бы не сказал.
- Пустота! - воскликнул Пастор. - Ничто! Это ужасное место, это подобие ада! Именно это я всегда и возвещал, я говорил своим прихожанам: ад - не собрание пыток или унижений, но небытие, утрата, потерянность, завершение любви и надежд, чувства человеческого достоинства, силы верования...
- Человече, - заорал в ответ Лэнсинг, - да возьмите же себя в руки! Не позволяйте себе поддаться влиянию этих мест! Не думаете же вы, что мы все...
Пастор простер руки к небу и взвыл:
- Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?! Почему, о Господи...
А с холмов за городом ему откликнулся другой вой, другой вопль отчаяния. И этот вопль отчаяния был полон такого одиночества, что оно ледяным прикосновением останавливало сердце в груди - такого одиночества и потерянности, что в жилах стыла кровь. Подвывающий, хнычущий вопль летел над брошенным тысячелетья назад городом, вонзался в жестокое небо и обрушивался на город. Такой вой мог принадлежать только бездушной твари.
Зарыдав, Пастор сжал голову руками и отчаянно ринулся в сторону стоянки, выбрасывая ноги далеко вперед и раскачиваясь из стороны в сторону. Порой он спотыкался и, казалось, вот-вот упадет, но всякий раз он ухитрялся удержаться на ногах и продолжить бегство.
Лэнсинг устремился следом, не питая, впрочем, особых надежд догнать Пастора, в глубине души испытывая благодарность за то, что того не удастся догнать. Да если и догнать - что с ним делать?
И все это время небо содрогалось от доносившегося с холмов жуткого воя - там выплакивало свою тоску нечто ужасное. Лэнсинг ощутил, как его грудь сковывает холод чужой боли, будто медленно сжимающаяся исполинская ладонь. Он задыхался - но не от бега, а от этих ледяных тисков.
Пастор достиг здания и затопал по ступеням. Бежавший следом Лэнсинг остановился лишь на самой границе озаренного костром круга. Священник рухнул на пол у самого огня, подтянув ноги к груди, охватив их руками и прижавшись лбом к коленям, как плод во чреве матери, словно надеялся таким способ укрыться от всех бед мира.
Генерал опустился на колени рядом с ним, а остальные вскочили на ноги и с ужасом смотрели на Пастора. Услышав шаги Лэгнсинга, Генерал поднял голову и встал.
- Что случилось? - громовым голосом спросил он. - Лэнсинг, что вы с ним сделали?
- Вы слышали вой?
- Да, мы недоумевали, что это.
- Вой и напугал его. Он зажал уши и побежал.
- Просто струсил?
- По-моему, струсил. Он уже давно не в себе. Он завел там беседу со мной, да только в ней было мало смысла, он то и дело перескакивал с одного на другое. Я пытался его утихомирить, но он воздел руки горе и начал вопрошать, почему Бог его покинул.
- Невероятно, - поразился Генерал.
Сандра, занявшая место Генерала возле Пастора, встала, прижав ладони к лицу.
- Он оцепенел. Сплошная судорога. Что мы можем сделать?
- Оставить его в покое, - ответил Генерал. - Сам помаленьку оклемается. Если нет, то мы бессильны.
- Хороший глоток спиртного не повредит, - предложил Лэнсинг.
- И как вы его дадите Пастору? Готов побиться об заклад, что зубы у него стиснуты. Вам придется сломать ему челюсть, чтобы влить в горло хоть каплю. Разве что потом.
- Как ужасно, что с ним это случилось! - воскликнула Сандра.
- Он сам напрашивался, - отозвался Генерал, - с самого начала.
- Как вы думаете, он оправится? - спросила Мэри.
- Я видел нечто подобное в боях. Порой это проходит, порой нет.
- Надо держать его в тепле, - распорядилась Мэри. - У кого-нибудь есть одеяло?
- У меня есть парочка, - сообщил Юргенс. - Я взял на всякий случай.
Генерал отвел Лэнсинга в сторону.
- А что, этот вой среди холмов оказался настолько скверным? Разумеется, мы его тоже слушали, но тут он был сильно заглушен.
- Там было очень скверно.
- Но вы-то выстояли?
- В общем, да. Но я не был на грани нервного срыва, а он был, и притом давно. Он едва-едва закончил рассказывать мне, как Бог его покинул, и тут эта дрянь!
- Трус, - с отвращением сказал Генерал. - Жалкий, инфантильный трус.
- Он не мог ничего поделать. Он утратил контроль над собой.
- Дебелый большеротый религиозный задира, - не утихал Генерал. - Наконец-то его поставили на место!
- Вы будто даже рады этому, - со злостью в голосе оборвала его Мэри.
- Ну, не то чтобы вообще, но все-таки он меня уже начал доставать. Теперь при нас двое калек.
- А почему бы вам просто не поставить их к стенке? - вклинился Лэнсинг. - Ах, пардон, я и забыл, что у вы оставили свою пушку дома!
- Вот чего вы все не поймете, - невозмутимо отозвался Генерал, - это то, что в подобном предприятии непреклонность является ключом ко всему. Чтобы пройти до конца, надо быть непреклонным.
- Вы настолько непреклонны, - заметила Сандра, - что этого с избытком хватит на всех.
