Дмитрий Байкалов - Фантастика 2002. Выпуск 1
— Не удивлюсь, если они поступили бы именно так. — Фон Пиллад стоял у окна и смотрел, как кацетники на четвереньках собирают мусор. Смешно было смотреть, как заключенные опасливо поджимают свои тощие задницы, опасаясь пинка охранника. — Революция всегда очищается от разной пакости. Победив, мы тоже беспощадно разделались с педрилами, которыми окружил себя Рем. Чему ты улыбаешься?
— Я просто подумал, господин штурмфюрер, что революции задумываются и совершаются романтиками, но плодами победы пользуются обычно отъявленные негодяи.
— Хамишь? — Фон Пиллад подошел и потянул Азефа за редкие седые волосы, заглядывая ему в лицо. — Почему ты считаешь себя незаменимым?
— А я действительно незаменим? — спросил Азеф.
— К сожалению. — Фон Пиллад отпустил волосы осведомителя, вытер пальцы носовым платком и выбросил платок в мусорную корзину. Не стесняясь осведомителя, он достал из сейфа пузырек туалетной воды и протер ею пальцы. — К сожалению, пока ты нужен, Раскин.
— Значит, спектакль? — едва заметно усмехнулся Азеф.
— Жизнь, — в тон ему отозвался фон Пиллад. — Не играй, Раскин, если действительно тебе хочется умереть от старости.
— Это может случиться каждую минуту, — невесело засмеялся Азеф. — Я еще не понимаю, какую роль вы мне отвели в вашей пьесе, но что будет, если я умру прямо на сцене и не успею ее доиграть?
Фон Пиллад пожал плечами.
— Ты доиграешь свою роль, даже если будешь покойником, — насмешливо сказал он. — А что касается роли… Знаешь, Раскин, Каину никогда не доверят роль Авеля, а ты слишком многих отправил на Голгофу, чтобы получить иную роль.
Штурмфюрер сел за стол, некоторое время со скучающей улыбкой перечитывал доносы, составленные осведомителем, потом поднялся и спрятал исписанные листки в сейф.
— Есть хочешь? — словно бы не было и длинного, и неприятного разговора позади, спросил он. — Сейчас Гейнц покормит тебя, а потом мы продолжим наш разговор об Ицхаке Назри. Как говаривал святой апостол Павел, «согрешающих обличай пред всеми, чтоб и прочие страх имели».
— У меня такое ощущение, что главным персонажем вашей пьесы является именно Ицхак Назри, — сказал Азеф.
Штурмфюрер покачал головой, хотел что-то сказать, но в это время в комнату вошел пожилой ефрейтор, неся судки с офицерским обедом.
— Ешь! — приказал фон Пиллад. — Ты становишься слишком сообразительным, Раскин, это, наверное, от голода.
Есть старое безумие, оно называется добро и зло. Вокруг прорицателей и звездочетов вращалось до сих пор колесо этого безумия.
Некогда верили в прорицателей и звездочетов, и потому верили: «Все — судьба: ты должен, ибо так надо!»
Затем опять не стали доверять всем прорицателям и звездочетам, и потому верили: «Все — свобода; ты можешь, ибо ты хочешь!»
О братья мои, о звездах и будущем до сих пор только мечтали, но не знали их, и потому о добре и зле до сих пор только мечтали, но не знали их!
Выписка из книги Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»Глава девятая
КАНДИДАТ
Рыжеволосый священник, приказом шарфюрера ставший предметом внимания Евно Азефа, все больше занимал воображение бывшего боевика, растерявшего свои революционные качества, но оставшегося предателем в силу обстоятельств и собственного характера, который невозможно уже было более изменить.
Ицхак Назри был средоточием жалости и любви.
Ночью его можно было видеть у нар, на которых харкал кровью доживающий свои последние дни человек. Возложив ладони на пылающий лоб, Ицхак что-то ласково шептал человеку, и тогда пронзительный кашель прекращался, жившее напряжением тело расслаблялось, и человек засыпал, чтобы увидеть в своем лихорадочном и полном усталости сне прежние ласковые времена, полные безмятежности и покоя.
Человек этот одновременно поражал и раздражал Азефа. Даже сейчас, в старости, он не мог поверить, что могут существовать люди, для которых чужое жизненное благополучие так же важно, как собственное. Азеф подозревал, что Ицхак Назри имеет какие-то корыстные причины для того, чтобы поступать именно так. Священник восхищал и раздражал Евно. Он казался Азефу кривым зеркалом, в котором отражалась прожитая им самим жизнь — она была именно без тех изъянов, которые не хотел помнить Азеф.
Однажды, подойдя к человеку, который мучился от головной боли, Ицхак Назри возложил руки на темя ему, и боли у человека быстро прошли, уступив место спокойному сну. Утром человек встал на колени перед Ицхаком, говоря: «Я знаю, кто ты!» Ицхак ласково улыбнулся ему, заставляя молчать. И Азеф в ненависти позавидовал священнику. О, если бы он мог так же, как этот рыжеволосый человек, заставлять людей верить, если бы его убеждение было столь же действенным. Увы!
Не каждый может нести бремя убеждения и не каждому дано убеждать других в невероятном. А этот худой и невысокий человек мог многое. Однажды к нему подошел солдат из охраны лагеря, сами понимаете, из тех, кто мог стрелять, но не был отправлен на фронт по состоянию здоровья. Озираясь по сторонам, он косноязычно заговорил со священником о вере. Ицхак выслушал охранника и сказал ему, что душа охранника больна, и болезнь эта происходит от чужого неверия. «Gott mit uns!» — сказал Назри, и охранник, пугливо озираясь, кивнул ему. Большего он позволить не мог, да и кто бы стал держать в охране лагеря человека, который поцеловал бы руку заключенного? И все-таки жест охранника не остался незамеченным.
Едва ли не на следующий день охранника отчислили из охраны и перевели в строевую часть куда-то на Украину. Ходили слухи, что под Киевом, в местечке, именуемом Бабий Яр, он отпустил еврейского юношу, превосходно игравшего на скрипке, и в наказание должен был играть на скрипке этого мальчика во время расстрелов, проводимых его айнзатц-группой. К слову сказать, охранник тот на скрипке играть не умел и обделен был слухом. Можно себе представить, какие гнусные звуки вырывались из-под смычка, которым он водил по струнам, в те ненастные дни, когда мокрая глина, смешанная с негашеной известью, обрушивалась на безжизненные тела тех, кто еще вчера ждал от жизни радостей и сладкого чуда!
Вечерами Ицхак Назри вел беседы с теми, кто жаждал утешения.
— Здоровые не нуждаются во враче, — говорил он. — В них нуждаются больные. Праведники не нуждаются в покаянии, в прощении нуждаются грешники и именно за них следует поднимать свой голос.
И когда самые правоверные иудеи упрекали его в том, что он врачует наложением рук и словами своими в субботы, Ицхак неизменно отвечал им, что добро не должно знать выходных, ведь зло также выходных не знает. Разве не трудятся истовые иудеи в выходные дни под наставленными на них дулами карабинов? Но если зло не знает выходных, должно ли блюсти шаббат добро?
