Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Лачинов)
— Можно и это.
Мы шли молча некоторое время.
— Видите ли, — разглагольствовал Кавор, — это, может быть, селениты низшего разряда.
— Ужасные болваны! — проговорил я, со злобой глядя на их возмутительные физиономии.
— Потерпим пока то, что они с нами проделывают…
— Нам приходится терпеть.
— А затем могут встретиться и другие селениты, не такие глупые. Тут еще не самые глубокие места в их планете. Мы будем спускаться все ниже и ниже, через пещеры, проходы, туннели, все вглубь, пока не придем к озеру, находящемуся на сотни миль под поверхностью.
Его слова заставили меня задуматься о каменистом слое, толщиной в милю с лишком, и о пещере, находящейся уже, пожалуй, над нашими головами. Эта грандиозная тяжесть как будто ложилась мне на плечи.
— Мы далеко от солнца, от открытого воздуха, — сказал я, — но в шахте всего на полмилю глубиною уже становится душно.
— А здесь этого нет; тут происходит, вероятно, вентиляция! Воздух должен устремляться от темной стороны луны к солнечному свету; вся углекислота должна извергаться наружу при этом и питать лунные растения. Вверху этого туннеля, например, чувствуется настоящий морской бриз. Что же это за мир? Первые сведения, полученные нами в этой пещере, эти машины…
— И это копье, — добавил я. — Не забывайте про копье.
Кавор мигом ушел вперед от меня, но пробормотал:
— Даже и это копье.
— Как?
— Я обозлился в первую минуту, но, может статься, было необходимо нас подстрекнуть; у них, быть может, иная кожа и, вероятно, совсем иные нервы. Они могут не понимать нашей обидчивости, точно так же, как, например, какому-нибудь жителю Марса может не понравиться наша земная привычка подталкивать локтем.
— Но они станут осторожнее, когда попробуют толкнуть меня.
— Что же касается геометрии… то, в сущности, и их путь есть также путь вразумления, только насчет составных элементов их жизни, а не мысли. Пища, принуждение, боль — они начинают с существенного.
— Это вне всякого сомнения, — проговорил я.
Кавор пустился в толкования о громадном и полном чудес мире, в котором мы очутились. Я мало-по-малу убедился из его тона, что даже и теперь он не был приведен в полное отчаяние перспективой спускаться все глубже и глубже, в самые недра безлюдной планеты. Его мысль витала среди машин и изобретений с целью выяснения тысячи загадочных предметов. Не то, чтобы он хотел найти какое-нибудь применение этим предметам, нет, он просто желал лишь познать их.
— В конце концов, — говорил он, — это прекрасный случай! Тут происходит встреча двух миров, и чего только мы не увидим! Вообразите себе, что теперь находится под нами.
— Особенно много мы не увидим, если свет не сделается ярче.
— Здесь только внешняя оболочка, там, внизу, в этом же направлении — там будет всякая штука; там будут товары, которыми мы нагрузимся при обратном пути.
— Только какая-нибудь редкая порода животных, — проговорил я, — могла бы удовольствоваться лишь тем, что приблизилась к самой сути… Но отсюда не следует, чтобы нам показали эту суть.
— Если они убедятся, что мы разумные существа, — возразил Кавор, — то захотят узнать в свою очередь что-нибудь о земле; даже если у них и нет великодушных побуждений, они начнут нас учить, чтобы самим научиться… А какие удивительные вещи они должны знать! Никем не предугаданные вещи.
Кавор стал соображать о возможности познания таких вещей, каких он не надеялся никогда постигнуть на земле. Он фантазировал таким образом, несмотря на порядочную рану от копья, уже попортившего его кожу. Многое из сказанного им я забыл, так как мое внимание было отвлечено тем фактом, что туннель, по которому мы двигались, становился все шире и шире. Судя по колебанию воздуха, мы вышли как будто на открытое пространство; но насколько оно было велико в действительности, этого мы не могли сказать, потому что оно не было освещено. Наш светлый ручеек бежал узкой, извивающейся нитью, теряясь из виду далеко впереди; теперь и каменные стены по бокам исчезли. Ничего не было видно, кроме ближайшей к нам почвы да извивающегося быстрого потока, искрящегося голубоватым светом. Фигуры Кавора и вожака-селенита вырисовывались также передо мною. Бока их ног и головы, обращенные к ручейку, были отчетливо видны и казались ярко-голубыми. Теневые же стороны, так как отблеск туннеля не освещал их более, бесследно тонули в окружающем мраке. Вскоре я заметил, что мы подходим к какой-то покатости, так как голубой ручеек мгновенно пропал из виду.
В следующую минуту, когда он вновь показался, мы подошли уже к началу обрыва. Сверкающий поток образовывал тут как бы колеблющийся изгиб и затем круто низвергался вниз. Он падал на такую глубину, что звуки этого падения совершенно не доходили до нашего слуха. Тьма, пронизавшая его светлою нитью, стала теперь еще гуще и непрогляднее; виднелась лишь какая-то штучка вроде перекладины, переброшенной от края бездны и тянувшейся вдаль, теряясь и исчезая во мраке.
На мгновение мы с Кавором подошли к самому краю и решились взглянуть в эту темную пропасть; но тут наш проводник схватил меня за руку, затем оставил меня, подошел к концу дощечки и начал ступать по ней, озираясь все время назад. Убедившись, что мы на него смотрим, он повернулся к нам спиною и зашагал по перекладине с такой же уверенностью, как мы по твердой земле. Один миг фигура его была видима, затем превратилась в голубое пятно и утонула во мраке. Мы помолчали.
— Сомневаться нельзя — пробормотал Кавор.
Один из прочих селенитов также сделал несколько шагов по перекладине и, обернувшись, без всякой опаски, пристально посмотрел на нас. Остальные были готовы следовать за ним. Появился опять проводник с выжидательной миной. Он вернулся взглянуть, почему мы не двигаемся.
— Мы не можем тут пройти ни за что на свете, — проговорил я.
— Я бы не смог и трех шагов ступить, — подтвердил Кавор. — когда бы даже мои руки были свободны.
Мы взглянули на вытянутые лица друг друга в полнейшем отчаянии.
— Они не в состоянии понять, что такое головокружение, — продолжал Кавор.
— Для нас совершенно немыслимо ходить по таким жердочкам.
— Вряд ли у них зрение такое же, как у нас; я наблюдал за ними. Они, верно, не понимают, что для нас тут полнейшая тьма. Как бы нам растолковать им это?
Мы толковали об этих обстоятельствах, как я полагаю, со смутною полу-надеждою, что селениты как-нибудь поймут нас. Я как нельзя яснее сознавал, что вся суть в том, чтобы им растолковать это, но взглянув в их бесстрастные лица, я убедился, что растолковать нельзя и думать. Именно тут обнаруживалось, что сходство их с нами не в состоянии перевесить отличий. Ну, как бы то ни было, я не намерен был идти по их дощечке. Я быстро просунул руку через ослабленный узел цепи и начал дергать кандалы в противоположные стороны. Я стоял близ перекладины, и, когда начал так делать, двое селенитов схватили меня и тихонько потащили к их мостику. Я яростно замотал головою.
