Алексей Бессонов - Концепция лжи
– Синьор может курить за стойкой, – предугадав его вопрос, вскинулся бармен. – У нас не Америка, а хозяин отеля сам курильщик, так что пожалуйста.
И, чуть пригнувшись, ловко извлек откуда-то снизу стеклянную пепельницу. Леон щелкнул зажигалкой и открыл уже рот, чтобы заказать добавку, как бармен вдруг изменился в лице. Возле его руки вспыхнул голографический пульт, сетевой проектор, едва светившийся до того справа от стойки, увеличился втрое, и Макрицкий услышал взволнованный голос дикторши:
… – взлете в парижском аэропорту Орли! Судя по предварительному анализу записей, причиной гибели лайнера явился взрыв одной из двух его водородных энергоустановок. Как нам только что стало известно, этот корабль отлетал уже более тридцати лет, ни разу не проходя капитального ремонта. Безответственность правительства…
– Мамма мия, римский рейсовый… люди с работы летели… – прошептал бармен.
– Римский… рейсовый… – машинально повторил Леон, уже понимая, что случилось. – В Париже? Водородный реактор? Но чему там взрываться?
– Синьор разбирается? – ужас бармена тотчас сменился чисто итальянским нетерпеливым любопытством.
– Не слишком, но я не помню, чтобы водородные ячейки взрывались сами по себе. Хотя износ, конечно, все может быть. Тридцать лет отлетал, надо же!
«Там был Юбер! – кричала одна половинка его «я». – Водородные реакторы не взрываются, – твердила другая. – Не взрываются! Хотя, может быть, действительно, за тридцать лет эксплуатации… я ведь никогда не видел дряхлой и изношенной техники, все только новенькое, по тысяче раз проверенное. И все же, чему там взрываться? Электрореактивные моторы? Хм…»
– Налей мне двойную, – приказал он бармену и закрыл глаза.
Бедняга Юбер… Леон не знал даже, были ли у того родные – а ведь сейчас, и с каждой минутой все острее, он ощущал себя невольным виновником смерти друга. Нет, кажется, у него была жена. Или он уже развелся? Проклятье!
– Ваша водка, синьор, – тихо произнес бармен.
– Налей и себе, – приказал Леон. – Людей нет, никто не увидит. Выпьем за упокой.
– Спасибо, синьор, – очень вежливо поблагодарил бармен и нацедил себе полный стаканчик. – Ужасная трагедия. А все, скажу вам, из-за проделок правительства. Налоги, налоги, только и знают, что о налогах болтать! Кругом налоги. Открываешь утром газету – одни налоги. Вот и приходится экономить на всем, – на чем только можно. Компания экономила на ремонтах – теперь вот люди погибли. Когда же это все прекратится? Вот вы, синьор, вы простите меня, но я сразу вижу солидного и образованного человека – что вы думаете по этому поводу?
– А вы не боитесь говорить со мной о политике? – устало улыбнулся Леон.
– А, – махнул рукой лысый, – чего мне бояться? Я всю жизнь только и делаю, что смешиваю коктейли, кому ж я нужен? Да и вообще я, честно говоря, не очень верю во все эти сказки про подслушивающие чипы и перлюстрацию внутренних сетей.
«И чипы у вас есть, и сети давно просматриваются, уже лет сто, наверное, – после Падения Башен как началось, так и… понравилось сукиным деткам, – подумал Леон.»
– Это, старина, никогда не закончится, – сказал он и потянулся в карман за анонимным кредитным ключом – большие суммы с него снять было невозможно, но он для этого и не предназначался: так, расплатиться за покупки, чтобы никто не задавал лишних вопросов. – Заверните мне в пакет бутылку «Георгиевского»… а еще я скажу так: если б мы больше думали о том, что будет с нами завтра – с нами со всеми, понимаете? – тогда было бы полегче.
Он ненавидел странную манеру некоторых людей пить коньяк с лимоном.
Сидя перед низким журнальным столиком, в теплом желтом пятне света старинного торшера, Леон разглядывал пузатую бутылку с бордовой этикеткой и набор сыров (он так и заказал – «коллекцию», причем не терпящим возражений тоном, пусть себе побегают). Отпуск, о котором он так мечтал на «Галилео», складывался самым мерзейшим образом. Сперва эта идиотская история с Чизвиком, а теперь еще и нелепая гибель Форена – о боже, более чем достаточно!
Он пил медленно, зная, что если напьется раньше полуночи, то опять напросится в гости к Жасмин, а та, наверное, не откажет, хотя, конечно, кто ее на самом деле знает?.. Нет, пожалуй что не откажет, но потом Леон будет мучительно корить себя за этот визит, краснеть перед самим собой, что может нелепей для мужчины?
За окном давно стояла тьма, вернее, желтые сумерки никогда не засыпающего Вечного Города. Леон наливал себе буквально на самое донышко каплевидного коньячного бокала, неторопливо высасывал ароматную коричневую жидкость и откидывался на спинку кресла. Потом все повторялось. Уровень в бутылке упал до середины, и постепенно лицо Форена, до того стоявшее у него в глазах, растворилось, уступив место теплой желтоватой пустоте. Неожиданно Леон вспомнил Люси Ковач. Он не просто был уверен, нет, он знал, что девушка жива. Собственно, иначе и быть не могло… и все же – вот: кто же они такие, наши странные братья по крови? Макрицкий снова потянулся к бутылке, но замер. Скрипа он не слышал, однако спиной, точнее, чувством, развивающимся со временем у каждого астронавта, ощутил изменение объема помещения: кто-то приоткрыл входную дверь.
Из всего арсенала оружия, изобретенного за долгие тысячелетия человечеством, Леон сносно владел лишь саблей. В каком-то смысле нелишней оказалась бы даже ножка от старинного стула, что притаился в углу гостиной, – но увы, отламывать ее было уже поздно, рукопашная же подготовка капитана Макрицкого находилась на самом прискорбном уровне… поэтому он спокойно, не прислушиваясь даже к происходящему, налил себе полбокала коньяку и удобно вытянулся в кресле, положив ноги на столик. Если сейчас шарахнут по голове, этак оно будет легче. Дураку ведь понятно, что в одиночку налетчики не ходят, так что пытаться проскочить мимо нападающего без толку – встретишь второго.
– Не беспокойтесь, Леон, – произнес кто-то у него за спиной.
Резко дернувшись, Макрицкий подскочил и обернулся. В полутьме гостиной стоял высокий и, кажется, немолодой мужчина в длинном темном плаще. И говорил он почему-то по-русски, да еще и без сколько-нибудь отчетливого акцента – скорее, ощущался какой-то сугубо российский диалект. Впрочем, Леону было сейчас не до диалектов: он дрожал.
– Я Трубников, – безо всякого выражения отрекомендовался неожиданный гость. – Впрочем, можете звать меня Цезарем Карловичем. Вы разрешите мне присесть?
* * *– У вас забавная манера наносить визиты, – заметил Леон, подходя к старинному буфету. – Вы представляете себе, что я мог бы сделать, ударь мне в голову захватить в отпуск мундир?
