Дэн Симмонс - Эндимион. Восход Эндимиона
– Закуси, – пробурчал старик. – Кто знает, когда тебе доведется поесть в следующий раз?
Я пристально поглядел на него. От чашки в моей руке поднимался пар.
– Если все пойдет по плану, через пять с небольшим часов я окажусь на звездолете. Там и поем.
Силен фыркнул:
– Юноша, когда и где все шло по плану?
– Кстати, – я пригубил кофе, – вы, кажется, собирались поведать мне о чуде, которое отвлечет швейцарских гвардейцев.
– Доверься мне, сынок, – произнес, помолчав, Силен.
Я вздохнул. Подтвердились мои худшие опасения.
– Значит, довериться и все? – Он молча кивнул. – Ладно, посмотрим. – Я повернулся к А.Беттику. – Не забудь, где ты должен быть вместе с кораблем.
– Не забуду, месье Эндимион, – отозвался андроид.
Я подошел к ковру-самолету, на котором уже лежал мой вещмешок.
– Как насчет последних указаний? – спросил я, обращаясь ко всем сразу.
«Летающая кровать» Мартина Силена приблизилась на пару метров. В свете факелов старик сильнее прежнего смахивал на мумию. Его пальцы казались пожелтевшими от времени костями.
– Слушай, – прохрипел он.
В безбрежном море тварь живет. Она
Столетьями дряхлеть обречена,
Чтобы однажды подвести итог —
Наедине с собой в урочный срок.
Вообразить дано кому из нас
Такую муку? Сотни тысяч раз
В часы отлива обнажалось дно.
А тварь все ждет. Но ей не суждено,
Дождавшись срока, обрести покой:
Пусть мир она изучит колдовской
Каков он есть, пускай познает ход
Светил небесных и движенье вод,
Познает смысл вещей и хоть чуть-чуть
Субстанций, звуков, форм постигнет суть —
Но не умрет. Должна и дальше жить,
Страданье с редкой радостью делить
Благочестиво… И опять – одна,
К существованью приговорена.
Когда же час назначенный пробьет,
Когда нальется соком зрелый плод,
Предстанет некий юноша пред ней,
Небес благих посланец. Вестник сей
Научит умереть – иначе он
На вечность вместе с нею обречен.[8]
– Я не понимаю, что…
– Ну и хрен с тобой. Спаси Энею, переправь ее к Бродягам, а когда вырастет, привези ко мне. Проще простого, Рауль Эндимион, даже пастух с этим справится.
– Я еще был помощником планировщика, барменом и охотником. – Я поставил чашку на стол.
– Почти три, – проговорил Силен. – Пора.
– Сей момент. Меня учили перед дальней дорогой заглядывать в одно хорошее местечко. – Я сбегал в уборную, облегчился, на секунду прислонился к холодной стене, услышал голос бабушки: «Рауль Эндимион, ты что, спятил?», ответил: «Да» и вернулся к Силену. Ноги подгибались, сердце бешено колотилось. – Порядок.
Мартин Силен фыркнул. «Летающая кровать» зависла рядом с ковром. Я уселся на ковер, прикоснулся к левитационным нитям и взмыл на полтора метра в воздух.
– Не забудь включить автопилот, когда окажешься в Разломе.
– Да помню я, помню…
– Заткнись и слушай. – Костлявые пальцы коснулись нитей. – Нажмешь сюда, сюда и сюда. Можешь, конечно, управлять вручную, если ткнешь вот сюда… Но я тебе не советую. Сам ты никогда оттуда не выберешься. Положись на программу.
Я кивнул и облизал пересохшие губы.
– А кто программировал автопилот? Кто летал на ковре?
– Твой покорный слуга. – Силен оскалил в ухмылке зубы. – Без малого двести лет назад. На программирование у меня ушло несколько месяцев.
– Двести лет! – Я чуть было не спрыгнул на пол. – Да за это время все двадцать раз могло измениться! Обвалы, землетрясения, оползни…
Мартин Силен пожал плечами:
– Ты полетишь со скоростью свыше двухсот километров в час. Следовательно, если во что-то и врежешься, то наверняка разобьешься. – Он похлопал меня по спине. – Давай отправляйся. Энее сердечный привет. Скажи ей, что дядюшка Мартин хочет побывать перед смертью на Старой Земле. И что старому пердуну не терпится услышать, как она «субстанций, форм и звуков явит суть».
Я поднял ковер повыше. А.Беттик протянул мне руку, которую я крепко пожал.
– Удачи, месье Эндимион.
Я кивнул, внезапно сообразив, что сказать мне нечего, вылетел из башни и направил ковер к небосводу.
Чтобы добраться из города Эндимион на континенте Аквила до Долины Гробниц Времени на Экве, следовало лететь на север. А я полетел на восток.
Вчерашний испытательный полет – утомленному сознанию мнилось, будто это произошло не вчера, а сегодня, – убедил меня, что управлять ковром очень просто; правда, скорость тогда не превышала нескольких километров в час. Поднявшись на сотню метров над башней, я задал курс – освещая зажатым в зубах фонариком инерционный компас, выровнял ковер и сверился со старой картой, которую вручил мне поэт, после чего прижал ладонь к узору из золотых нитей. Ковер начал разгоняться, вскоре включился силовой экран, защищающий пассажиров от ветра. Я обернулся, чтобы бросить последний взгляд на башню и помахать Силену, если тот вдруг высунется в окно, однако развалины города уже затерялись в ночной темноте.
Спидометра на ковре не было, поэтому скорость приходилось определять на глазок. Впереди маячили горы, снежные шапки которых были отчетливо видны в свете звезд; на всякий случай я надел ночной визор и вновь сверился с картой. Начались предгорья, и я взмыл выше; в сотне метров подо мной мелькали призрачно-зеленые в окулярах визора валуны, водопады, следы лавин и ледяные поля. Ковер летел бесшумно, силовой экран не пропускал ни единого звука; несколько раз я замечал испуганных животных, которые убегали от диковинной бескрылой птицы. Через полчаса я пересек континентальную границу, удерживая ковер точно посередине ущелья глубиной в пять тысяч метров. Было чертовски холодно; несмотря на то что силовой экран удерживал тепло, я уже давно натянул перчатки и куртку с подогревом.
Преодолев горы, я снизился. Тундра сменилась пустошами, затем стали появляться заросли вечноголубого кустарника и карликовые триаспении. Впрочем, они быстро исчезли, а на востоке, подобно рассвету, возникло зарево – там светился огненный лес.
Я снял визор и положил его обратно в мешок. В воздухе потрескивали статические разряды, с ветвей высоченных деревьев тесла срывались шаровые молнии, огненные зигзаги вспарывали воздух, кругом полыхали костры из прометеев и фениксов. Зрелище впечатляло и наводило страх. Вспомнив предостережения Силена и А.Беттика, я поднял ковер повыше: уж лучше быть обнаруженным, чем угодить в этот электрический мальстрем.
Миновал час, и небо на востоке сначала посерело, а потом сделалось бледно-голубым. Огненный лес остался позади, и я увидел Разлом.
Я чувствовал, что последние сорок минут, летя над плато Пиньон, забираюсь все выше, но только теперь, различив впереди Разлом, осознал, на какую поднялся высоту. Признаться, меня бросило в дрожь: Разлом представлял собой узкое ущелье глубиной в три тысячи метров. Я развернулся над южной оконечностью Разлома и направил ковер к реке на дне ущелья, понемногу сбрасывая скорость. Река оглушительно ревела, на потемневшем небе вновь высыпали звезды – я словно упал в глубокий колодец. Течение реки загромождали ледяные глыбы и валуны размерами с космический корабль Консула. Я старался держаться метрах в пяти над пенными брызгами.
