Сергей Щепетов - Род Волка
Вскоре выяснилось, что кость обработке поддается очень плохо или, скорее всего, Семен просто не знает, как с ней работать. Может, ее надо предварительно распарить в кипятке? А вдруг станет только хуже? В общем, самое большее, на что он сподобился, напоминало короткую, чуть изогнутую палочку с заусенцем-бородкой, за которую теоретически какая-нибудь уж очень голодная рыба могла и зацепиться. Если сильно постарается, конечно. Попутно Семену пришла в голову мысль, что, собственно, крючку не обязательно быть цельным: если острый костяной осколок прикрепить под углом к маленькой палочке, то, при наличии достаточно большой пасти, рыба может…
В общем, он изгалялся долго, посматривая время от времени на поплавок, болтающийся в воде среди прочего прибитого к берегу мусора. Клюнуло, разумеется, только тогда, когда смотреть он перестал.
Удилище оказалось слишком коротким и тонким, чтобы лихо выдернуть добычу на берег. Пришлось перехватить «леску» руками и тащить волоком. Потом Семен довольно долго сидел на корточках и разглядывал пойманное существо. Это, безусловно, была рыба: пучеглазая шипастая голова с огромной пастью плавно переходила в почти цилиндрическое тело, быстро суживающееся к хвосту. Общая длина – две ладони, вес… А черт его знает! «Скорее всего, это бычок, – поставил диагноз Семен. – Водный, так сказать, санитар. Такие есть во всех биоценозах, и в речных, конечно, тоже. Скажем, свирепая пиранья – тотем одного супергероя, созданного знаменитым писателем, – всего лишь амазонский падальщик, на живых она нападает только с ба-альшой голодухи. Это, по сути, аналог нашего бычка, просто у нас не бывает таких паводков, как в сельве, с таким количеством трупов животных, которые кто-то должен утилизировать. Впрочем, пиранья хоть на нормальную рыбу похожа, а этот… Ну, ничего: в ершах тоже жрать нечего, а уха из них – пальчики оближешь!»
Попытка отобрать у добычи наживку успехом не увенчалась – стало ясно, что существо сорваться не могло при всем желании, поскольку узел «лески» с остатком мяса удалось освободить только после вскрытия брюшной полости.
Несколько горстей мелко нарезанной тухлятины Семен забросил в воду и занялся изготовлением новых удочек. Нельзя сказать, что бычки так и кидались на приманку, но к вечеру в активе было пять штук, не считая двух сорвавшихся – вероятно, не успевших заглотить продукт достаточно глубоко. «Что ж, – подвел Семен итог первой путины, – на таком харче, как говорится, ходить можно, а вот любить – вряд ли. Впрочем, в данной ситуации последнее и не требуется».
Жизнь начала потихоньку налаживаться: вода медленно, но неуклонно отступала, Семен суетился по хозяйству. В его ежедневные обязанности входило регулярно спихивать плот на глубокую воду, добывать и приготавливать бычков, кормить и поить туземца. Ну и, разумеется, постоянного внимания требовал костер, лишний раз разжигать который не хотелось, а поддерживать мелкими мокрыми ветками было трудно. По мере того как стройматериалов становилось все больше, Семен воздвигал некое подобие жилища. Последовательность операций он выдерживал в традициях раннего каменного века: сначала заслон от ветра, который постепенно превращается в навес, а тот, в свою очередь, в шалаш.
В качестве задачи-максимум Семен поставил перед собой изготовление хотя бы пары приличных крючков для ловли крупной рыбы и костяного гарпуна, подобного тем, что он видел на картинках в книжках про первобытных. Однако времени на это почти не оставалось. По мере спада воды в раколовки стали попадаться раки, а на одной из отмелей обнаружилась «устричная банка» – залежи ракушек. Правда, основное «месторождение», вероятно, располагалось еще глубоко под водой, но пять-шесть штук в день Семену добывать уже удавалось. При всем при том голод сделался настолько привычным и обыденным, что Семен уже почти не страдал от него, точнее, его организм забыл, что такое сытость, и перестал требовать достижения этого состояния любой ценой. Примерно так же дело обстояло и с холодом: полностью согреться достаточно один раз в сутки – чтобы уснуть, а все остальное не обязательно.
А вот туземец начинал Семена потихоньку злить. Раны его активно зарастали, ни одна из них даже не загноилась. Он исправно принимал воду и пищу. Причем в том количестве, в каком Семен ее ему скармливал. Еду приходилось делить пополам, хотя раненый, похоже, не отказался бы и от добавки. Он, правда, ни от чего не отказывался, если ему пихали это в рот – глотал исправно, но ни разжимать челюсти, ни жевать сам не желал, хотя мочился и испражнялся с завидной регулярностью. Роль вечной сиделки-санитарки Семена никак не устраивала, и он с ужасом начал подумывать о том, что ему делать с этим «телом» в будущем.
Каким тут был первоначальный уровень воды, Семен, конечно, не знал, но, когда река приобрела почти привычный вид, он произвел сложную техническую операцию: изыскал два обломка стволов толщиной с ногу, засунул их под плот поперек бревен, а сам плот развернул перпендикулярно границе воды – пусть обсыхает. Плыть дальше не было никакого смысла, разве что ради обретения летальной дырки от туземной стрелы. Все же остальное, потребное для жизни, а не для смерти, в том или ином виде поблизости присутствовало: широкая глубокая протока (а может, и основное русло!), мелкая старица, низкие террасы, на которых среди кустов что-то краснело (ягоды?). Крупных бревен плавника для длительного поддержания огня поблизости не наблюдалось, но была надежда найти их где-нибудь выше по течению и сплавить к лагерю. Кроме того, выяснилось, что местность вокруг не представляет собой сплошную дремучую сельву, как на предыдущих стоянках, а, пожалуй, когда спадет вода, будет вполне проходимой во всех направлениях. Правда, и лагерь видно издалека, но… По прежнему опыту Семен знал, что долго прятаться в ненаселенной местности могут только герои «городских» писателей. В реальной жизни это практически невозможно: опытный тундровик или таежник почувствует наличие долговременного жилья за несколько километров – хоть по следам, хоть по запаху вчерашнего дыма. Так стоит ли ради мнимой безопасности сниматься с насиженного места?
Семен решил, что не стоит, и, отложив мысль о крючках и гарпунах в дальний ящик памяти, начал заготавливать прутья для стационарной рыбной ловушки и большой раколовки.
Глава 5
К тому времени, когда вода в реке полностью пришла в норму, жизнь на стоянке, можно сказать, наладилась. Семен соорудил не один, а два шалаша – спать под одной крышей с туземцем не хотелось совершенно, и он избавил себя от этой необходимости при первой же возможности. А дальше все пошло по знакомому кругу: костер – пища – сон. Ну, прибавилась возня с «телом», доставляющая массу положительных эмоций. Отощавший и замотанный бытом Семен ехидничал на тему того, что скоро туземец станет упитанным и гладким, а от него останется ходячий скелет. День ото дня у него зрело убеждение, что порочный круг пора разрывать – надо как-то радикально решить проблему еды и одежды. Речная рыба годится как хорошая добавка к пище, но постоянно питаться ею для взрослого мужчины немыслимо, тем более что приходится делиться с «телом». Кроме того, сколько ни закаляйся, а находиться в рабской зависимости от погоды просто унизительно. Когда пасмурно, когда дождь и ветер, жизнь превращается в сплошной подвиг – костер в шалаше из веток не разжечь, а есть все равно нужно, значит, надо весь день провести на улице практически в голом виде. Да и в шалаше только две маленьких радости – сверху не капает, и ветра нет. Нечем даже укрыться, если не считать сплетенного из лапника «одеяла», эффект от которого скорее психологический, чем термический.
