Александр Громов - Завтра наступит вечность
Потом нас провели в оружейную и далее в отдел «Спецсредства», где показали все – от взрывающихся носовых платков до стреляющих пирожных. Причем в платок можно было высморкаться, а от пирожного откусить, правда, не очень глубоко, чтобы не обломать зубы. На вкус – пирожное как пирожное, я едал и похуже.
Ничего не выбрав в этом отделе, я вернулся в основное хранилище. Здесь тоже разбегались глаза. Пахло железом и маслом. Я подержал в руках пистолет, который невозможно обнаружить металлоискателем, и со вздохом удивления вернул его на полку. Керамические пули, да еще бронебойные – это я еще в состоянии понять, а безгильзовые патроны существуют давным-давно. Но какая нужна керамика, чтобы ствол при выстреле не осыпал окружающих собственными осколками?!
– Дрянь, – безжалостно прокомментировала Надя. – Баллистика ни к черту. Хуже «макара», а с «гюрзой» вообще никакого сравнения. Только и годится, чтобы проносить на борт и захватывать самолеты. Возьми лучше вот это.
Пистолет незнакомой породы удобно лег в руку. Пришлось изобразить бестолковость новичка – по легенде, Свят не имел практики пистолетной стрельбы.
– Автомат бы мне… С пистолетом в руках я все равно что пацифист.
– Тогда возьми вон тот, он легче. Только держи его в кобуре и не вынимай без крайней нужды. А автомат мы тебе сейчас подберем.
Получив новый пистолет, я, конечно, тут же навел его на лампочку, сказал «кх», изобразил гаубичную отдачу и засмеялся. Кретин кретином. Свят типичный. Стерляжий молча дал мне по рукам. Надя была спокойна и деловита. По-видимому, вид оружия не вызывал у нее никаких особых эмоций.
– Я и не знал, что ты спец-оружейник, – заметил я, потирая ушибленную кисть.
– Кандидат в мастера, но только из винтовки, – сказала Надя. – Пробовала и пистолет, но это не по мне. Часами стоять с гантелью в руке, чтобы потом незнамо зачем выбить десятку? Да я лучше подойду и шилом мишень проковыряю. А в бою – метну гранату. Знаешь, во мне никогда не было настоящего желания заниматься спортом, азарта этого идиотского… – Она вздохнула и развела руками. – Вот потому-то я и не мастер.
– А зачем мне дома мастер по стрельбе? Бить мух можно и мухобойкой.
– У себя дома сам бей. Я тебе ничего не обещала.
– Неправда, ты обещала подумать.
– О тебе? Ты даже не спросил обо мне ни разу.
– Опять врешь. Спрашивал. У уродов в белых халатах. В одного даже клизмой кинул, только не попал…
Она засмеялась и ничего не ответила. Тут из-за стеллажей с оружием вынырнул Аскольд с «абаканом» на тощей шее и пристал к Наде с идиотскими вопросами, а меня одарил нелюбезным взглядом. Еще один поклонник. Разыгрывать ревность на виду у Стерляжего я не стал – чего доброго, решит, что собрал неподходящую команду для визита в иные миры. Плевать я на них хотел, на миры, но ведь без этого я не скоро попаду на «Гриф»!
Нам принесли легкий ужин, а затем последовал медосмотр, и я, разумеется, устроил шоу а-ля Свят. Аскольд хихикал, Стерляжий фыркал и морщился, а Надю осматривали в другом помещении. Тем лучше. От стихийного психолога мне следовало держаться как можно дальше. Но как совместить инстинкт самосохранения с ролью влюбленного шута?
Я играл роль. Руины Свята, застрявшие на задворках моего сознания, нисколько не возражали. Правда, мне всякий раз приходилось специально обращаться к ним за помощью.
И все же я нисколько не сомневался, что сумею успешно выделываться под Свята в течение тех двух суток, что нам предстояло пробыть на «Грифе», занимаясь подготовкой и ожидая благоприятной либрации. Людей я обману. Неизвестный и незаметный метод проверки лояльности – вряд ли. Но здесь я был согласен с Бербиковым: стоило рискнуть. Ведь Свята уже один раз проверяли, неведомо как ухитрившись дистанционно просканировать ментоматрицу. Всю надежду я возлагал на то, что сейчас – именно сейчас – меня не станут проверять повторно.
Только в кабине лифта и только после старта я позволил себе немного расслабиться и перестал хохмить. Я был жив и летел на орбиту, а значит, повторной проверки не было. Ни обыска, ни просвечивания – зачем они? Мне доверяли и демонстрировали доверие.
Дорого оно им обойдется, это точно.
На «Грифе» всегда непочатый край работы; я и не надеялся сачкануть. Поэтому я еще в лифте ознакомился со схемой и кратким описанием блока управления Кошачьим Лазом. Ничего особенного, обыкновенная широтно-импульсная модуляция сигнала, выведенного на три точки с регулируемой разностью по фазе, а многочисленные электронные навороты служили лишь для пущей надежности, термоустойчивости и тому подобного. Только один участок схемы понравился мне новизной и изяществом решения, остальное я уже где-то видел. Управление осуществлялось двояко: через компьютер и прямо с передней панели, на выбор. Тут и ребенок разобрался бы, если дать ему достаточно времени. Мне хватило часа, и я еще успел подремать впрок, понимая, что на «Грифе» мне будет не до сна.
Лифт тут же убежал вниз, увозя старую смену. Убыл на Землю Димка Фролов, уехали двое других асов-истребителей, специалистов по заколачиванию чужих спутников в лузу атмосферы, уехала половина операторов и один бортинженер. Второй остался, и Капустян остался, готовя станцию к передаче следующей смене, оба издерганные и паникующие. Дефекты сыпались, как из рога изобилия. Капустян кричал, что работать на «Грифе» все равно, что тонуть на «Титанике» – медленно, верно и очень противно. Увидев меня, он просветлел, обозвал лучом света в темном царстве, надеждой Корпорации и отцом родным и выпросил у Стерляжего себе на подмогу. Меня никто не спросил. Мой босс покочевряжился и уступил «этого клоуна» сроком на одни сутки.
Меня бросало то в жар, то в холод не от нервного напряжения – к черту! я был спокоен! – а от разладившейся к свиньям терморегуляции. Один модуль все-таки пришлось отключить и загерметизировать, сбросив его функции на резервные цепи; прочее поддавалось настройке. Я порядком измучился и орал на всех, требуя то инструмент, то чтобы с центрального пульта прогнали тот или иной тест, то чтобы поблизости от меня не слонялись бестолковые рукосуи. Через пятнадцать часов космический «Титаник» еще не встал на ровный киль, но уже не тонул. Я потребовал, чтобы мне принесли с камбуза перекусить, заправился и приступил к главному.
Знаете анекдот про то, почему у некоторых космонавтов руки красные да опухшие? Правильно, по рукам их, по рукам! Во избежание и для профилактики. Иному деятелю, будь он хоть семи пядей во лбу, противопоказано иметь дело с техникой сложнее молотка – и то ведь ударит по гвоздю не иначе как через прокладку из собственного пальца. Но то его палец и его проблемы. Доверять «Гриф» людям пусть умным, пусть образованным, пусть сверхлояльным, но не любящим технику беззаветной любовью – самый верный способ загадить околоземное пространство еще одним куском мертвого железа, крупнейшим из существующих.
Я вдруг понял, что€ попрошу у Бербикова после успешного завершения операции. «Гриф» должен жить, и об этом позабочусь я. Пусть даже Кошачий Лаз будет свезен с Луны Крайней на Землю и орбитальная невидимка лишится своей функции транзитного пункта – все равно «Грифу» найдется применение. Платина платиной, а на космосе можно делать деньги ничуть не хуже. Хотя бы на космическом туризме. Всего-то и надо, что пристыковать к станции «смотровую площадку» – отсек с иллюминаторами и оптикой для наблюдений Земли и Луны. Расходы минимальны, доход огромен. Решено: когда мои функции одноразового агента окажутся исчерпанными, попрошусь в коменданты космической гостиницы. Что мне еще делать? Буду следить за исправностью аппаратуры, покрикивать на постояльцев и давать по рукам всем без разбора. Это будет советская гостиница, без всяких там буржуазных иллюзий насчет правоты клиента…
Мирное и почтенное занятие, а главное, открытое и сравнительно безопасное. Нет, военным применением энергошнура я заниматься не намерен, пусть им другие занимаются, которые согласны увязнуть в строжайшей секретности, как мухи в клею. А с меня хватит. Достаточно носил чужую личину, и сейчас выкобениваюсь под Свята Горелкина последние часы…
Не особенно маскируясь – все равно никто ничего не поймет, да и застращал я всех до того, что ко мне подходить боялись, – я снял ничем не приметную панель, вытянул из схемных потрохов четыре тоненьких разноцветных проводочка, два соединил скруткой, а два пристыковал к добытой из тайничка горошине и сунул горошину в ухо. В кают-компании шла речь обо мне. Слышно было отчетливо.
– Шалопай, каких мало, но талантлив, слов нет, – признавался Стерляжему Капустян. – Может, уступишь потом? Дурь из головы выбросит, человеком станет. Он у меня через пять лет в классного начальника смены вырастет, зуб даю.
Вырасту, подумал я. Только не через пять лет, а завтра. Хреновые вы мичуринцы, жаль мне вас.
