Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен
Или… Или что-то пошло не так?
Дверей оказалось много: и слева, и справа. Часть – без табличек, почти все – заперты. Некоторые, стальные, заварены наглухо. Петр Леонидович не удержался, провел пальцем по светлой стали шва. Ржавчина… Значит, давно дело было. Вспомнился «минус второй» – заброшенный трюм подземелья-«Крейсера», бункер далекой, забытой войны. А вдруг он и в самом деле на «минус третьем»? Кто ведает, что творится там, в бетонной глубине?
Если не умер, если не пускают в лес, не дают оружие. Если…
Что нужно Великой Даме от вышедшего в отставку тирмена?
В отставку?!
Кондратьев придержал шаг, огляделся по сторонам. Чрево ненасытное, аки библейская рыба-кит, и он, бедный-горемычный, вроде Ионы-пророка. Самое время на колени бухаться, вопиять, «ежик» свой дурацкий пылью притрушивать. Оле, мне недобитому! Оле, Дамой моей на погибель брошенному! Оле!..
Хлюздишь, тирмен? Хлюзду беспонтовую на палочке возят!
Правая рука слушалась: сгибалась, разгибалась, покорно шевелила пальцами. Ею Кондратьев и врезал – по собственной скуле. От всей дури, до салюта в глазах. Неправда, что бой ведут до последнего патрона. Бой ведут просто – до последнего. Забыл, разведка? «Минус третий» не по душе? Вольному воля. Открой глаза, полюбуйся больничным потолком. Обожди, пока клистир принесут. Ах, не хочешь!
Тряхнул Петр Кондратьев седой головой, завязал потуже пояс казенного халата. Ну, где тут ваша Г-211-я? Неправда, что последней умирает Надежда.
Есть у нее еще подружка – Любопытство.
Нужная комната, она же помещение, нашлась, где положено – сразу после Г-209-й. Хоть и редки таблички, а понять несложно: четные – налево, нечетные – направо. И с литерой «Г» полная ясность, если «А» для «нулевки» оставить.
В помещение вела не стальная, обычная дверь. Приоткрыта, из щелей сочится электрический свет. Кондратьев покосился на дверь и впервые пожалел о своей безоружности. Хорошо бы по завету сталинградского генерала Чуйкова: сначала гранату в проем, а потом и стучать можно. Только нет гранаты…
Постучал. Встал в сторонке – вдруг из пулемета полоснут?
А когда не ответили – ни словом, ни пулей, – вошел без стука.
– …Положительные результаты стрельбы по реперу очевидны. Формирование сектора по конкретному человеку, появившемуся в указанной точке в строго заданное время, позволяет увеличить точность попадания в среднем на двадцать процентов. Вместе с тем имеются не менее серьезные отрицательные моменты…
Петр Леонидович вытер со лба холодный пот. Всего ожидал, ко всему приготовился. В придачу, знаете ли, инсульт, кровь из лопнувших сосудов заливает мозг…
Сектор сезонной статистики: «Драй Эс».
Семеро Сукиных Сыновей.
Знакомый конторский стол покрыт синей скатертью. Жестяные подстаканники, графин с мутной водой. Рядом – стеклянный сифон, не то до половины пустой, не то наполовину полный.
Стулья. Семь штук.
– …Главным из которых является «антропологизация» объекта. Даже самые опытные тирмены теряют в процессе стрельбы «по живому» от пяти до пятнадцати процентов уверенности, что в конечном итоге не только уменьшает точность, но и ведет к усталости и разочарованию в работе.
Завсектора Василий Александрович, гриб сушеный, читал доклад. На пупыристом носу – очки-велосипед, нос уткнулся в финскую бумагу.
– Более того, традиционная процедура передачи жетона, имеющая по сути лишь ритуальный характер, также негативно воздействует на сознание работника…
На стене, где и положено, календарь. Кондратьев всмотрелся. Сектор закрыли в начале 1984-го…
Над желто-горячим листом с портретом президента гордо красовалось: «2008».
– Не исключаем мы и личное знакомство тирмена с объектом, что, как правило, имеет негативные последствия, порой непоправимые. Поэтому с целью нейтрализации данного субъективного момента работы тирмена…
Дальше слушать Петр Леонидович не стал, шагнул к столу. В бетонном бункере загадочного «минус третьего» сушеный гриб, сгинувший двадцать с лишним лет назад («С тех пор его по тюрьмам я не видал нигде…»), читает доклад о «субъективных моментах работы тирмена». Наш дом – дурдом!
– Василий Александрович! Эй!..
Ноль эмоций. Завсектора поднял листок бумаги повыше, словно хотел отгородиться от незваного гостя:
– …предлагается обезличить процесс передачи жетона. И усилить контроль за недопущением личных встреч тирменов в процессе выполнения табельной стрельбы на результат…
– Эй, товарищи!
Шуметь не имело смысла. Не слышат. Ни утонувший в докладе гриб, ни тот, кто сидел справа, на привычном месте. Правда, строгий гражданин Иловаев все-таки заметил новичка. Кивнул важно, бровью повел. Не мешай, тирмен. Или не видишь? Заняты мы, работаем.
На Шипке все спокойно, понял?
Кондратьев потянулся к сифону. Углядел чистый стакан, нажал на рычажок. Вода показалась кипятком. Словно не сифон – термос.
– В приложении к рапорту приводится таблица неудачных стрельб за последний календарный век с указанием в отдельной графе случаев личного знакомства тирмена с объектом. Из таблицы со всей очевидностью следует…
Оказывается, не доклад – рапорт. Что пнем по сове, что совой по пню… Петр Леонидович с надеждой покосился на тугого боровичка Иловаева. Выручай, ваше превосходительство!
Бывший генерал вздохнул, с укоризной качнул круглой головой. А затем на стол уставился. Не на графин, не на сифон – левее, в самый угол. Что у нас в углу? Папки?
Закусил губу тирмен Кондратьев. Все знакомо, все взаправду на «минус третьем». И папки настоящие, памятные. На каждой номер рукой гриба сушеного выведен. Ниже – «Сектор сезонной статистики». Еще ниже…
– Благодарю за внимание, товарищи!
Петр Леонидович вздрогнул, скользнул рукой по пустому поясу. Не от выстрела – от аплодисментов. Его превосходительство хлопать изволили.
…Еще ниже – название. На папке номер двенадцать, что поверх прочих лежит, написано: «Неврученные повестки (1917–1984)». Ого!
На миг Петр Леонидович забыл обо всем – о застиранной простыне, о белом потолке палаты. Присвистнул, папку ближе подтянул. При жизни Василий Александрович такими документами не разбрасывался, в сейфе держал.
– Милостивые государи! Коллеги! Представляя просвещенному вашему вниманию рапорт сей, льщу себя надеждой…
Кондратьев только плечом дернул. Гриб гриба на поляне сменяет. Был Василий Александрович, теперь Иловаев голос подал. Неужто и впрямь спятили покойники-коллеги? Делать им нечего – в загробном бункере рапорты друг дружке под аплодисменты читать! Интересно, в какой раз? В две тысячи восьмой? В пять тысяч семьсот шестьдесят девятый?
