Кир Булычев - Космический десант (Сборник)
– А зачем? – спросила девушка.
Они стояли перед сапожной мастерской, порывы ветра дергали за край плохо прикрепленной вывески, и та мелко дрожала, а иногда била по штукатурке.
– Другие мои сверстники, даже более талантливые, просиживают штаны в больших душных комнатах столичных мастерских, воплощая чужие идеи. В тридцать, в сорок лет они остаются мальчиками на побегушках. А ради чего? Чтобы перейти площадь и попасть в Зал Чайковского на симфонический концерт? Нет, я хочу всегда быть первым. Сегодня в Великом Гусляре, завтра в области. И я вернусь в Москву победителем!
– Я сделаю все, чтобы так не случилось, – сказала девушка.
Мирон Иванович не понял, надо ли улыбнуться или обидеться, но предпочел улыбнуться, хотя улыбка вышла неуверенной.
– Если вы решили оставить меня здесь, потому что сами остаетесь, я не возражаю, – сказал он и снова протянул руку, но Таня сделала маленький шаг в сторону, будто ветер отнес ее, как лепесток.
Рука Мирона Ивановича повисла в воздухе, потом он указал ею на часовню и сказал:
– Что ее стоило снести сто лет назад? Никто бы не возмущался, никто бы не бил в барабаны общественности. Старое должно уступать дорогу.
– Чему?
– Новому.
– Вот этому? – Таня показала на забор, за которым спал подъемный кран.
– Именно. Хотите посмотреть? Там уже вышли на нулевую отметку.
– Нет, не хочу, – сказала девушка. – Мне некогда.
– А я думал, что мы гуляем.
– Это вы гуляете.
– Странно. Самое удивительное свидание, которое было в моей жизни.
– Теперь послушайте меня, – сказала Таня. – А то вы все говорите, а дело не двигается.
– Пожалуйста, – согласился Мирон Иванович. – Пойдем тогда в сквер. Там лавочки.
– Что вы знаете об этой часовне? – спросила Таня, будто не слышала приглашения.
– Старая, – сказал Мирон Иванович серьезно, так как вопрос был задан серьезно. – Если что и было, то ничего не осталось. И очень нам мешает.
– Эта часовня, – Таня подошла к ней поближе и дотронулась до обрамления узких окошек, – одно из первых каменных зданий такого рода на севере России. Построена она в четырнадцатом веке. Уже поэтому она уникальна. Это самое старое каменное здание в городе.
– Вы архитектор или историк? – спросил Мирон Иванович.
– Я генетик, – ответила Таня. – Часовню, конечно, перестраивали, но внутренняя планировка и стены, к счастью, полностью сохранились. Зайдите внутрь.
– Нельзя, – сказал Мирон Иванович. – Заперто. Там чужие ботинки лежат. – И он тихо засмеялся.
– Нам с вами не нужны чужие ботинки, – строго возразила девушка. Она подошла к двери, что-то сделала с замком, и дужка его послушно отвалилась. Таня вынула дужку из скобы и толкнула дверь. Дверь тяжко заскрипела, и Мирон Иванович вдруг захотел убежать, потому что никогда еще не взламывал дверей.
– Таня! – прошептал он. – Не надо.
– Заходите, – сказала Таня, уверенно зажигая свет, как делают, вернувшись домой.
Часовню пополам разделяла стойка. По эту сторону выстроились стулья для тех заказчиков, которые в ожидании срочного ремонта сидели, поджав под себя ноги или поставив их на газеты, расстеленные на полу. За стойкой были видны два станка, рабочие столы сапожников и во всю заднюю стену – полки с ячейками. В ячейках, выставив носки наружу, стояли парами ботинки и туфли. Мирону Ивановичу приходилось здесь бывать, но только днем, когда заходил починить ботинки. Тогда здесь было шумно, людно, сильно пахло лаком и кожей. Сейчас почему-то даже запахи сапожной мастерской куда-то исчезли.
– Таня, – сказал Мирон Иванович, – там, на стройке, есть сторож. Он услышит, и будут неприятности.
– Посмотрите на потолок. Видите эти своды? – сказала Таня.
Мирон послушно посмотрел наверх и подумал, что потолок давно пора покрасить. Он на самом деле был сводчатым, и в плавных линиях его была неправильность, будто его не выкладывали из кирпичей, а лепили из глины.
– Таня, – сказал Мирон Иванович, – давайте там, в сквере, поговорим.
При ярком свете лампы Таня была куда менее романтичной, чем в ресторане или на улице. И глаза у нее оказались меньше, чем десять минут назад. И в движениях девушки была какая-то сухость, точность, словно яркий свет сорвал с нее вуаль и ограничил ее в пространстве жесткими линиями. И платье не светилось. Обычное голубое платье.
– Под моими ногами, – сказала Таня, топнув по истертым, крашенным в шоколадный цвет доскам пола, – на глубине полуметра находится настоящий пол часовни. Он представляет собой мозаику. Уникальную мозаику конца четырнадцатого века. Это вам что-нибудь говорит?
– Я ухожу, – сказал Мирон Иванович.
– Сейчас пойдем, не волнуйтесь. Сторож спит. А если снять все эти слои белил и штукатурки со стен, то вы увидите чудесные фрески, повествующие о жизни Николая Мирликийского. А почему именно Николая?
– Ума не приложу, – сказал Мирон Иванович, глядя на голубые стены, покрашенные масляной краской до уровня груди.
– Потому что Николай-угодник – покровитель моряков и путешественников. А эта часовня была знаменита тем, что именно сюда приходили те отважные путешественники, что оправлялись из Великого Гусляра в Сибирь или на Камчатку. Здесь они просили покровительства у святого. Здесь они проводили последние минуты. Неужели у вас не дрогнуло сердце?
Мирон Иванович пошел к двери и, выйдя, вкусил свежий ночной воздух, пропитанный ароматом цветущей липы, закурил, глядя на синее звездное небо. Ему было грустно. Уж лучше бы он поехал на машине вместе с директором завода, посидели бы у него, поговорили. Любая романтика не выдерживает яркого света, сказал он себе. И это очень обидно. Не хватает еще очередной краеведши, которая решила обольстить архитектора ради никчемной часовни.
Он услышал, как Таня запирает часовню.
– Давайте я вас провожу домой, – сказал он скучным голосом.
– Лучше я вас провожу, – ответила Таня так, что Мирон Иванович сразу подчинился и даже обрадовался такому предложению, потому что ему очень хотелось домой и он уже боялся, что не успеет выспаться перед завтрашней рыбалкой.
Таня шла уверенно, словно знала, где живет Мирон Иванович. Впрочем, он не удивился бы теперь и этому – в ней была очевидная, никак не связанная с романтикой цель, и эта цель была неприятна Мирону Ивановичу. Он шел на некотором расстоянии от Тани, как бы показывая, что не испытывает к ней никакого влечения, а если ей и показалось что-то ранее, то это была ошибка.
– У меня такое впечатление, – сказала Таня, – что я вас не убедила.
– В чем?
– В том, что часовню нельзя сносить.
– Почему нельзя? Потому что вы придумали сказку о мозаичном поле и каких-то фресках? Я могу такое придумать про любую развалину в этом городишке.
