Вячеслав Назаров - Вечные паруса
Здесь, на Земле, все было по-другому...
Бармен, похожий на глыбу белого мрамора, дремал в углу. Гость нарушил его сон. Бармен недовольно приоткрыл один глаз, но через мгновение неожиданно легко вскочил на ноги.
- Заморыш? Ну и ну! Что-то давненько дядюшка Клаус не видел твоей сентиментальной образины. Виски?
Тэдди кивнул, усаживаясь на высокий стул. Здесь все было по-старому и плотные жалюзи на окнах, и разноцветные столики, придававшие залу вид шахматной доски, и букет высохших цветов рядом с винной батареей, и сам дядюшка
Клаус - по-прежнему подвижный и благодушно рокочущий.
Заморыш... У Клауса даже это прозвище звучало ласково. Тэдди действительно не походил на античного бога. Маленький, худой, сутулый, он стоял тогда самым последним в шеренге претендентов. Начальник училища, обходя новичков, удивленно вскинул брови:
- А это что за заморыш?
Но когда с центрифуги сняли последнего претендента, потерявшего сознание, а Тэдди еще продолжал крутиться, и когда стрелка перегрузок подползла к двадцати "ж", бравому майору пришлось удивиться еще больше:
- Вот это заморыш!
Кличка прилипла настолько крепко, что Тэдди сам стал забывать свою фамилию. Он не обижался, когда в иллюминаторе третьей лунной базы, где он лежал, истерзанный и измятый после очередного звездного рейса, на зеленом диске Земли проступали два гигантских слова: "Браво, Заморыш!" Ему льстили огромные заголовки газет: "Тэдди Заморыш снова показал, на что способен американец!", "Тэдди Заморыш - наша национальная гордость!".
Он даже забыл поклониться, когда сам президент, под объективами сотен телекамер, торжественно обратился к нему: "Вы - настоящий герой, Эдвард Стоун" - он просто не сразу понял, что речь идет о нем.
Но потом пришли иные времена, и прозвище приобрело обидный смысл. И теперь, когда какой-нибудь пухлощекий юнец с нашивками орет по микрофону на весь космодром:
"Трави, Заморыш!", у Тэдди начинает подергиваться веко...
И только здесь, у Клауса, все по-старому.
Впрочем, не все. Столов стало меньше, из лопнувших жалюзи торчат полиэтиленовые нити, когда-то черные кудри дядюшки Клауса посерели. А рядом со стойкой появилось нечто новое: огромная звездная диорама в полстены, черная, с едва заметным фиолетовым оттенком пустыня пространства и робкие пунктиры знакомых созвездий...
Игрушечная Вселенная расплылась. Впереди снова горел желтый глаз пульсара НП-0532, и снова летел в неизвестность "Икар", и никто еще не подозревал о пресловутой "канаве времени". И все - из-за вынужденной посадки на КС-5225, рядом с которой, вспученная пульсаром, громоздилась эта самая непонятная "канава". А потом... Это было страшно, когда в восемнадцати отсеках царило разное время: в отсеке Цао прошло двести лет, пока у Тэдди часы отбили 28 минут 4 секунды.
Но самое страшное, пожалуй, было, когда в пилотский отсек вошла - или вползла? - Нэнни... Впрочем, разве это была Нэнни? Высохшее, седое - нет, скорей не седое, а зеленое - существо, которое спросило его, тягуче шамкая:
- Ты еще жив, Тэдди? Я пришла... проститься...
Кажется, он даже не заплакал тогда. Он отупело смотрел на биобраслет, впившийся в желтую пергаментную кожу умирающей: "Нэнни Стоун, 130 лет"... Счетчики работали безукоризненно.
А что было потом? Спасли наркотики, десятки, сотни голубоватых пилюль. Он смеялся, когда выполз из люка оплавленного "Икара" на причальную площадку Третьей лунной, смеялся перед телекамерами - бездумно смеялся, не узнавая огромный серп Земли над головой.
Три года лечили его тело. И еще три года - мозг, потому что пилот не мог вспомнить даже своего имени. А когда он вспомнил все, потребовалось еще время, чтобы все забыть или хотя бы заглушить воспоминания. Ему принесли бумагу с печатями, и он долго вертел ее в руках, не понимая связи слов:
"Учитывая заслуги перед нацией... проявленное истинно американское мужество... подвиг... фирма "СС" предлагает... в классе. "Д" на льготных условиях... кавалеру трех орденов "Астра"... почетному члену... Эдварду Стоуну астролетчику... работу..."
Класс "Д"... Это было хуже смерти. Из астролетчиков - сразу в "мусорщики". Чудом выбравшись из одной "канавы времени", Тэдди попал в другую - еще более глубокую.
Впрочем, не он один. Ведь со Свэном была такая же история. И со многими другими. Их выбросили, как отслужившее тряпье.
Но Свэн никогда не терял присутствия духа. Он был весельчак и задира наперекор всему. "Мы уже наполовину ангелы, Тэд, - любил он повторять. - Я не понимаю только одного - почему мы еще не совсем ангелы. Даже самоубийца не решился бы сесть в такую колымагу, как наши тральщики. По этому металлолому давно плачет свалка. Весь вопрос в том только, кто раньше - я или ты..."
Первым оказался Свэн...
- Ты чего, уснул?
- Что?
- Я говорю: еще виски?
Тэдди удивленно посмотрел на опустевшую рюмку и кивнул.
Клаус отошел к стойке. Тэдди рассеянно смотрел на его могучую белую спину, на сильную короткопалую руку, в которой золотой рыбой светилась бутылка.
- Слушай, Клаус, это правда, что ты тоже был звездолетчиком?
Звякнули фужеры. Красное одутловатое лицо Клауса было теперь рядом.
- Кто тебе сказал?
- Ребята...
- Свэн. Он один знал. Нет, мальчик, я не был звездолетчиком. Тогда еще не думали о звездах, хотя и называли нас громко - "астронавт".
Бармен отпил глоток из своей рюмки, тяжело оперся о стойку. Взгляд его скользил мимо Тэдди куда-то к шахматным клеткам столиков, в полутьму зала.
- Нет, мальчик, я не был звездолетчиком. По крайней мере, таким, как ты. Но человек, которого тогда еще не звали "дядюшкой Клаусом", однажды впервые в мире вступил на зыбучий песок Марса...
- Постой, постой... Ведь Гарольд Митчэлл...
- Вот именно мальчик, Гарри Митчэлл. "Техасская горилла в марсианских песках..."
Тэдди привык ко всему, но это... Кряжистый, длиннорукий гигант в форме ВМС, ослепительная улыбка, дерзкие глаза и сигарета в углу рта. И еще кровавое, неземное сияние песков, плотная черная тень за фигурой в нелепом допотопном скафандре, лишь отдаленно напоминающем очертания человеческого тела, и за квадратным стеклом гермошлема - все та же белозубая улыбка и те же глаза. Эту фотографию Тэдди вырвал из "Истории космонавтики" и повесил над своей койкой в училище, за что получил три наряда вне очереди.
- Не похож?
- Слушай, Кла... Митчэлл, но...
- Не надо, сынок. Гарри Митчэлл давно умер - теперь есть дядюшка Клаус. Так зовут меня пилоты, которые иногда забегают на мой огонек, - и мне нравится мое новое имя.
- Хорошо, Клаус, но как это случилось?
- Мы прилетели на Марс, ничего толком о нем не зная. Мы спешили обогнать русских, первыми поставить свой флаг над марсианскими пустынями. А пустыни оказались коварными...
