Сара Чемпион - Диско 2000
Кевин, тоже наблюдающий за танцующими, грациозно помахивает косяком перед Томом и Кэл. Его развевающиеся патлы контрастируют с короткими рейверскими стрижками братьев. Саз соскальзывает с насиженной спинки стула, трепеща от возбуждения. С минуту изучает тарелку — как будто на ней домашние лепешки — выбирает лучшую.
— Хорошо сервировано, — говорит она, отправляя в рот избранный химикат.
Карен нагибается над одолженными колонками, которые стоят в углу, и сосредоточенно морщит брови, совмещая интенсивные пульсации в наушниках с приглушенным шумом, пробивающимся снаружи.
Я плавно огибаю свисающие с потолка знаки, гласящие «ништяк» и «отстой». Я обхожу гостей с тарелкой, а меня обходят рыба из папье-маше и голографические светила. Каждый гость может взять маленькую белую таблетку стопроцентного МДМА. Через двадцать минут мы разрешим наши личные противоречия только нам известными методами. Через полчаса наши зрачки расширятся, швартовы оборвутся, а через пятьдесят минут — если у меня все в порядке с математикой — мы отпразднуем новый год как заблудившееся в пустыне племя, обдолбанное до озверения.
11.27 пополудни
Лара прискакала на кухню, взбежала по лестнице и уселась, погрузив голову в реющие облака, которые мы сделали из рулона некой пенообразной субстанции.
— Дэн Дейр, пилот будущего, — гордо говорит она. Я протягиваю ей тарелку. — Боже мой! Какие чудеса нас ждут, Дэн?
— В середине следующего столетия все будут работать задарма по двухдневному скользящему контракту, терпя бесконечные унижения. При этом у каждого будет реинкарнированная Ка и дорожный переносной компьютер на спутниковой связи. У нас будет счастливая возможность не попадаться друг другу на глаза.
— Превосходно.
— Цинизм. Глобализация и наркотики, друг мой. Адская смесь, попомни мои слова!
Я привлекаю Лару к себе, чешу ей за ушком. Я прекращаю, когда она в экстазе чуть не валится с лестницы. Я кладу руку ей на шею. Ее рука обвивает меня и скользит по спине. Волна энергии взмывает по позвоночнику, вызывая множество маленьких сладостных покалываний где-то в мозгу. Время замерло, чтобы взглянуть на нас.
Начинается.
Я высвобождаюсь из объятий, которые, кажется, успели окрепнуть, беру тарелку.
— У меня важная миссия.
— Поди, побеседуй с космическими сутенерами, Дигби.
* * *11.34 пополудни
Я теперь сижу на ступеньках, друзей прибавилось, я лениво с ними общаюсь. Что бы подумали крестьяне, едва привыкшие к новым деревням и самозваным хозяевам поместий тысячу лет назад? «Если бы они раз в год получали „Игл“, — говорит Тэд, — были бы там статьи „Соборы будущего“, „Соберите собственного заводного крестоносца“, „Как сделать действующую модель мельницы“ или „Потрясающие известия о Господе Боге“?»
Фоном звучит старый шлягер:
Он сказал, что грядут перемены…
Ага, ну вот и они… Перемены грядут… ну давай же.
Я смотрю поверх перил в гостиную. Хохот, очертания друзей, дерзостных и великолепных, некоторые развалились на импортных старых диванах, разодранных в клочья поколениями полубездомных кошек. Как странно, что лишь одна комната в моей квартире называется гостиной — как будто во всех остальных гостей не принимают.
Реальность номер два, пространство, которого я боюсь больше всего, отвечает мне:
Маленькое поместье окружают высокие, обтянутые колючей проволокой стены. Скучающий сторож сосредоточен на мерцающем экране электронной игры. Подъезжает машина. Он слегка настораживается, потом успокаивается, заметив возникший на дисплее номер, под горящим словом «Проверено». Он все же не в силах оторвать подозрительного взгляда от машины, проползшей вдоль ограждений и свернувшей в ярко освещенный лабиринт одинаково своеобразных коттеджей на две семьи.
Она останавливается перед третьим домом на левой стороне. Из нее вылезают двое молодых людей. Один, с длинными черными волосами, бросает нервный взгляд на затянутое тучами небо. Они торопливо минуют крошечный участок космического дерна, служащего лужайкой, и скрываются на веранде с двойным остеклением.
Женщина в оранжевых рабочих брюках застыла перед телевизором. Выкройка, которую она теребит, отчаянно внушает ей то, чего она не слышит. Шипящие звуки, доносящиеся из динамика, перекрывают суровый требовательный голос младенца, отдающийся эхом в коридоре, а между ними слышится шепот:
Создавая меня, ты обещал мне жизнь.
На нем джинсы «Левайс» и клетчатая рубашка, в его сердце холод, а в руке — банка пива, он открывает входную дверь.
— Алекс, Рэндалл, заходите, — говорит он голосом приветливей некуда и тут же делает большой глоток.
Они ждут, пока он отопьет, и тихонько проскальзывают в комнату с всегдашними бутылками вина в курьерских сумках.
Входная дверь закрывается, и она тащится обратно из этого странного места, в котором только что находилась, дважды хмурится, изо всех сил стиснув веки, будто яркий свет слепит ей глаза. Следы страданий постепенно стираются, она складывает губы в улыбку, которая не то что б сурова, однако не то что бы и невинна.
Она слышит из коридора, как Рэндалл спрашивает насчет ремонта «Лады». Она собирается с мыслями и готовится к вечеринке.
ОК, ОК, слышна музыка:
Перемены грядут из дула ружья (вот-вот)
ПЕРЕМЕНЫ ГРЯДУТ ИЗ ДУЛА РУЖЬЯ…
Внизу пульсации в размере 4/4 взвивают беспорядочную массу приглушенных «Роландов-303», синкопированных арпеджио и еще бог знает чего и швыряет все это в наш мозг. В раскрывающемся сознании гудят бессвязные мысли, их потоки умело продираются сквозь перезаряженные нервные узлы. Они проносятся по нервным окончаниям подобно неукротимым хулиганам-угонщикам, проскакивающим последний светофор перед выездом на шоссе. Длинные, прямые, полые нервы свободно несут их в пункт назначения, где тугие мускулы собирают их в кучу и без церемоний выталкивают наружу.
Повторение определяется только девиацией, чувственные сигналы несутся вспять по нервным проходам, сообщая нам, что центральный процессор приведен в соответствие с технологией ММХ и что поддерживается связь со всеми системами. Серебристое платье Саз вбирает отблеск свечей, задерживает их на мгновение и посылает обратно, оттеняя чистоту ее глаз и ухмылку от «Парадайз Фэктори». Свет скользит по алмазам пота, выжатым из напряженных мускулов, облегающих грудь Алекса. Глаза зажмурены, губы плотно сомкнуты, руки на ходу заново формируют реальность. Над ним вывеска, гласящая «ЕДИНСТВЕННЫЙ В ЖИЗНИ ШАНС». Рэндалл скачет вокруг как сумасшедший — первопроходец, пытающийся самостоятельно подняться в воздух. Лара стоит как вкопанная — с ее головы свисают яркие тряпичные ленты. Стоит в комичной позе, слушает голос, внятный лишь ей одной.
