Александр Мееров - «На суше и на море» - 63. Фантастика
— А тебе приходилось когда-либо слышать, чтобы гремучая змея нападала на человека? — возразил он. — Гремучая змея — настоящий джентльмен: она всегда предупреждает человека, если он подойдет слишком близко к ней…
— Но гремучая змея в образе человека никогда этого не делает, — добавил я.
— Гм, м-да, — пробормотал Майкл.
Пещеры, которые он обследовал, были заброшены уже на протяжении десятков лет. Вся эта местность была необитаема и представляла собой настоящую пустыню. Лицевая сторона красных скал вся была в дырах и расщелинах, напоминая медовые соты: входы в пещеры, отдушины для дыма, печные дыры — все это служило излюбленными гнездами для зверей и гадов. И он, этот одинокий ученый, целиком посвятивший себя научным изысканиям, спокойно ложился спать в этой жуткой, дикой обстановке, совершенно не думая об опасности, не признавая ее.
В тот последний раз он проспал недолго, не больше двух часов, говорил он, и вдруг он проснулся, как просыпается человек, привыкший спать под открытым небом, без обычного «вздрагивания», необходимого атрибута дешевых романов. Когда он открыл глаза, холодный волшебный свет полной луны на мгновение ослепил его.
— Ах, как эта луна и звезды по-особенному светят в пустыне! — воскликнул я с жаром. — Ничего нет удивительного, что религия порой пробуждается в человеке именно в пустыне.
— Гм, м-да, — пробормотал Майкл. — Вполне резонно, Билли.
Он как-то сразу почувствовал, прежде чем мог увидеть кого-нибудь, что он здесь не один. Он напряженно стал прислушиваться; затем, медленно приподнявшись, вдруг увидел несколько человеческих существ на небольшом расстоянии от него. Они сидели на корточках тесной группой.
— Ты, конечно, насмерть испугался? — сказал я.
— Испугался? Нет, Билли, нисколько! Встревожился, но не испугался.
Он был филолог и точно употреблял слова.
— И что же ты сделал? — спросил я, — одолеваемый любопытством.
— Что я сделал? Я сказал им «добрый вечер» на испанском языке, на языке индейцев хопи, навахо, пуэбло — на пол-дюжине языков народов этой части света. Но они ни слова не промолвили мне в ответ на мое приветствие.
Задумчиво произнес он эти слова и, предаваясь воспоминаниям, чуть заметно улыбнулся стене напротив.
— А потом? — спросил я.
— Тогда я встал.
Он сбросил с себя одеяло, сказал он, встал во весь рост и протянул руки, невооруженные руки, этим странным людям. Они отступили назад, но отступили всего на шаг. Они, казалось, скорее колебались, нежели отступали назад, колебались словно тени.
Люди эти были нагие, как заметил он, совершенно нагие, если не считать узкого набедренного покрывала, нагие и с очень гладкой кожей. Только небольшой клочок черных волос торчал на их блестящих черепах, блестящих как шкурка крота, а в остальном они были абсолютно безволосые. Зеленовато-белый свет полной луны, падавший на них, заставлял их тела светиться странной смертельной белизной, подобной которой не увидишь даже у больных малокровием белых людей. Кто были они — прокаженные, духи? Но Майкл не верил в духов. И я должен тут заметить в скобках, что я сам начинал уже сомневаться в правдивости того, что рассказывал Майкл.
«У индейцев любого племени кожа темно-коричневого цвета или цвета красной меди», — промелькнуло у него в уме. И он признался, что на один миг его обуял панический страх. Он почувствовал вдруг, что волосы у него встали дыбом, мурашки поползли по телу, на лбу выступил холодный пот, а сердце забилось, как пойманная птичка в клетке. Но спустя минуту он уже не испытывал никакого страха. Люди, подумал он, в конце концов все же люди.
«Эти люди — какое-то неизвестное мне племя», — сказал он сам себе. И, с облегчением вздохнув и улыбнувшись, он снова сел, жестом приглашая этих людей последовать его примеру.
Но они все еще держались на некотором расстоянии от него, затем вслед за одним из них, по-видимому самым старшим, они постепенно подвинулись ближе. И не в пример индейцам они не присели на корточки, а опустились на колени, на четвереньки.
— Их было пятеро, — сказал Майкл, — четверо мужчин и женщина.
Он и эти странные люди безмолвно глядели друг на друга некоторое время — Майкл с напряженным вниманием, а они с удивительным спокойствием. Он не заметил, чтобы они дышали, но их грудь была глубже, более округлая, чем у большинства человеческих существ, хотя и узкая.
— Их ногти на пальцах рук и ног, — пробормотал он как-то некстати, — были толстые и острые, напоминая лопаточки. Теряясь, как начать, он заговорил с ними по-английски.
— Глупо, конечно, с моей стороны! — проворчал он. — Но в эту минуту я не мог придумать ничего другого.
— Кто вы? Откуда вы пришли сюда? Где ваша родина? — бросал он им вопросы один за другим.
Но они продолжали молча глядеть на него, затем начали что-то бормотать между собой: он услышал тихие свистящие звуки их голосов. И они умолкли так же внезапно, как и заговорили.
Затем старейший из них — очевидно, их вождь — слегка выступил вперед и приблизил свое белое, безволосое лицо с выступающей вперед челюстью к Майклу.
Этим своим странным, свистящим, пискливым голосом человек начал в полном смысле этого слова держать речь, изливать свою душу перед недоумевающим Майклом. Он простер свои крепкие белые руки к луне и звездам, и его голос зазвучал с необычайной страстностью. Остальные напряженно вслушивались, пытливо, встревоженно глядя на него.
«Очень интересно и очень странно. Придется изучить их язык», — вот что прежде всего пришло в голову Майклу Трюс-Делу.
Поставив перед собой такую цель, Майкл энергично и даже весело приступил к делу. Он распаковал небольшую парусиновую сумку с провизией, которую принес с собой, и начал выкладывать, словно торговец, ее содержимое перед старшим, все еще продолжавшим речь.
Они все внимательно наблюдали за действиями Майкла. Наконец сам оратор, очарованный тем, что он увидел, умолк, как все. Их взгляды были теперь прикованы к тому, что лежало на одеяле перед ними.
— Скажи, ради бога, что ты им предложил?. - спросил я Трюсдела.
— То, что у меня было, — сказал Майкл неопределенно, — две-три пачки сухарей и консервы — консервированное мясо, джем и прочее.
Я рассмеялся громко и внезапно: так предохранительный клапан выпускает излишний пар. Ибо, невзирая на безучастное отношение к этому Майкла и мой упорный скептицизм, мною начинало овладевать какое-то удивительно восторженное настроение. Свет в его глазах, его голос, сосредоточенность его речи пробуждали во мне необычное волнующее чувство, как неодушевленная струна скрипки в руках вдохновенного артиста вызывает в нашей душе волнующую радость.
