Андрей Столяров - Сад и канал
Генерал Сечко замолчал в третий раз, но этой паузе не суждено было длиться долго, потому что, как выстрел, ударило откидное сиденье, и я увидел, что Леня Куриц идет по проходу — не скрываясь, прижимая к груди фолиант. И сейчас же ударило еще одно откидное сиденье, и еще одно, и еще. Казалось, уходил весь зал. Я даже зажмурился. Впрочем, когда я открыл глаза, то понял, что ошибаюсь. На самом деле уходили человек пять или шесть — мертвенно-бледные, в напряженной тишине. Кажется, это были те, кто прошел через Карантин. Точно не знаю. Я разозлился. Что они собирались этим доказать? Что заместитель военного коменданта города генерал-лейтенант Сечко — врет? Это и так всем известно. Или что — порядочные люди не могут находиться с ним в одном зале? Но тогда порядочные люди вообще должны сидеть по домам. Или, может быть, они надеялись таким образом что-нибудь изменить? Ну, это — просто несерьезно. В общем, глупая, ребяческая демонстрация. Я догадывался, что злюсь я не столько на них, сколько на себя самого. Мне, наверное, тоже следовало встать и уйти отсюда. Но не хватало смелости. Только минут через десять, когда возникла довольно вялая дискуссия между представителем Санитарного отдела, требовавшим немедленной эвакуации города, и флегматичным председательствующим, который снисходительно повторял: Нам этого никто не позволит… — воспользовавшись некоторым оживлением в зале, я выскользнул наружу. Участвовать в дискуссии я не намеревался.
Вместо этого я опять заскочил в секретариат. Куриц уже находился там. Он сидел на кожаном диване для посетителей и очень осторожно лезвием бритвы вырезал страницу из своего фолианта. Он был так увлечен этим занятием, что высунул кончик языка и совсем не обращал внимания на Лелю, которая прильнула к нему — обнимая, целуя в ухо и шепча, по-видимому, что-то интимное.
— Прошу прощения, — сказал я.
Леля тут же отпрянула и неприязненно посмотрела на меня. А затем кивнула в сторону стола, заваленного бумагами:
— Тебе там письмо.
Я порылся в корреспонденции и вытащил конверт, перечеркнутый синей линией санитарного контроля. Письмо было от жены. Она сообщала, что все в порядке. Доехали они хорошо. Устроились также — более-менее. Скоро она выйдет на работу. Близнецы здоровы. Все у них есть. Беспокоятся только из-за отсутствия вестей.
Ладно. Я засунул письмо в карман. Куриц между тем уже отрезал страницу и теперь разглядывал ее со всех сторон — щурясь и цыкая зубом от удовольствия.
— Привет-привет, — сказал он. Он, по-моему, только что меня заметил.
— Кстати, ты уверен, что это было именно сердце? Ну — которое холодное и сокращалось?..
Я пожал плечами:
— Откуда я знаю…
— А отождествление со Зверем у тебя было полное?
— По-видимому…
Я взял телефонную трубку и набрал номер. Послышались длинные однообразные гудки. К аппарату никто не подходил. Впрочем, это еще ничего не значило. Могла быть отключена вся линия.
— Между прочим, — сказала Леля, — тебя тут добивается какая-то женщина. Охрана ее остановила: нет пропуска, но она просила передать, что будет ждать.
— О, черт! — сказал я.
Вероятно, это была Маргарита. Все-таки притащилась сюда. С ума сошла. Сердце у меня бешено заколотилось. — Куда ты?!.. — крикнул Куриц. На секунду я задержался в дверях: Включай тревогу!.. Вызови дежурное подразделение!..
Завопила сирена, замигал, сигнализируя, электрический свет. Краем глаза я заметил, что Леля, полусогнувшись над пультом, быстро-быстро нажимает какие-то кнопки, а подброшенный с дивана Куриц выпускает из рук фолиант, и толстенная черная книга переворачивается, как в невесомости.
Впрочем, все это было уже позади.
Я кубарем скатился по лестнице и перебежал вестибюль, где опять же, как в невесомости, очень медленно выплывал из-за барьера офицер с нарукавной повязкой. Тяжелые дубовые двери отворились. Хлынуло солнце. Площадь была пустынна. Только Исаакиевский собор громадой возвышался над ней.
Вероятно, я запомню эту картину на всю жизнь.
Справа от меня располагалась стоянка автомашин: среди беспорядочно приткнувшихся легковушек выделялся своей массивностью зеленый военный фургон, а слева трое рослых охранников, поднимая приклады, препирались с вальяжным осанистым человеком, одетым в роскошный камзол, рядом пофыркивала горячая лошадь. Значит, «мумия». Забрел не в свой сектор. Но, вообще говоря, они уже не препирались, а, разинув рты, смотрели на здание горисполкома. И вальяжный человек, по-моему, пытался креститься. За цветастым поясом у него был заткнут огромный вычурный пистолет. Больше я никого не увидел и поэтому на какое-то мгновение облегченно вздохнул. Но всего лишь — на одно мгновение. Потому что уже в следующий момент из-за выступа военного фургона появилась Маргарита и, размахивая рукой, устремилась ко мне.
Расстояние между нами было, наверное, метров пятьдесят. Сердце у меня болезненно сжалось. И действительно, из круглого сквера посередине площади, из-за памятника, вздымающегося над бордюром кустов, тут же выскочили двое парней в комбинезонах и точно так же устремились ко мне, вытягивая перед собой сцепленные в единый кулак ладони.
— Пах!.. Пах!.. Пах!.. — раздалось на площади.
Выстрелы почему-то булькали приглушенно. Сирена на крыше горисполкома вдруг умолкла. Но зато из окон первого этажа навстречу бегущим выплеснулась короткая пулеметная очередь. Судя по всему, палила охрана. И еще одна очередь хлестнула откуда-то с чердака.
Все разворачивалось чрезвычайно быстро.
— Назад!.. — крикнул я Маргарите.
Но она то ли не расслышала, то ли растерялась, замявшись перед взвизгнувшей по тверди асфальта пулеметной чертой.
— Назад!..
Вероятно, мне самому следовало отступить. Ведь боевики стреляли именно по мне. Но я этого как-то не сообразил, а напротив — метнулся в сторону Маргариты. Я, по-видимому, намеревался ее защитить. Правда, не представляю, каким образом. Я вообще очень плохо что-либо себе представлял. Однако это мое намерение было явной ошибкой.
— Пах!.. Пах!.. Пах!.. — снова раздалось на площади.
Звякнуло выбитое стекло. Дико заржала лошадь. В ту же минуту вальяжный осанистый человек, находившийся рядом с охранниками, вдруг достал из-за пояса свой доисторический пистолет и, не целясь, выстрелил по направлению к памятнику. Эффект был жуткий. Словно выстрелила мортира. Грянул гром, и все заволокло пороховыми клубами. А когда они рассеялись, отнесенные ветром, то я увидел, что один из боевиков лежит, а второй приседает и пятится обратно к скверу. И туда же, пригнувшись, бегут солдаты от горисполкома.
То есть, обстановка в корне переменилась.
