Тим Хэй - Николае
Фортунато подождал, пока Рейфорд и МакКаллам проведут процедуры, необходимые после посадки. Он покинул самолет вместе с ними.
— Капитан Стил, — сказал он, — я доставлю на борт остальных трех пассажиров в течение часа.
— И когда вы намерены вылететь в Новый Вавилон?
— Вероятно, не менее чем через четыре часа или около того.
— Международные летные правила запрещают мне снова садиться за штурвал в течение двадцати четырех часов.
— Ерунда, — ответил Фортунато. — Как вы себя чувствуете?
— Я устал.
— В любом случае вы единственный пилот, который имеет достаточную квалификацию, чтобы управлять этим самолетом, и полетите, если прикажут.
— Значит, международные летные правила — побоку?
— Стил, вы же понимаете, что все международные правила под контролем человека, который сидит сейчас в этом самолете. Если он хочет отправиться в Новый Вавилон, вы полетите в Новый Вавилон. Понятно?
— А если я откажусь?
— Не делайте глупостей.
— Позвольте вам напомнить, Леон, что, как только у меня появится свободное время, я должен буду оказаться в самолете, чтобы ознакомиться со всеми тонкостями его оборудования.
— Да, да, я помню. Только не мешайте нам. И я бы предпочел, чтобы вы обращались ко мне «мистер Фортунато».
— Это для вас так важно, Леон?
— Не провоцируйте меня, Стил. Когда они вошли в здание аэропорта, Рейфорд сказал:
— Поскольку я единственный, кто может управлять этим самолетом, я бы предпочел, чтобы вы называли меня «капитан Стил».
* * *По чикагскому времени ближе к вечеру Бак оторвался от увлекательного чтения трудов Брюса Барнса и наконец дозвонился до Хаима Розенцвейга.
— Камерон! Я наконец-то поговорил с нашим общим другом. Давайте не будем упоминать его имя по телефону. Он разговаривал со мной недолго, но его голос был таким упавшим и безжизненным, что тронул меня до глубины души. Это было странное сообщение. Он просто сказал, что вы знаете, у кого можно спросить о его местонахождении.
— Я?
— Он так сказал, Камерон. Что вам известно. Как вы думаете, он имел в виду НК?
— Нет! Нет! Хаим, я по-прежнему молю Бога, чтобы вы не допускали его до этого дела.
— Я пытаюсь, Камерон, но это не так просто! Кто еще может спасти жизнь моему другу? Я ужасно боюсь, что произойдет самое худшее и я буду чувствовать себя ответственным.
— Я еду к вам. Можете ли вы найти для меня машину?
— Машина и водитель нашего общего друга свободны, но могу ли я доверять ему?
— Вы думаете, он как-нибудь замешан в этой истории?
— Мне кажется, что он имеет отношение к тому, что наш друг оказался в безопасности.
— Тогда ему, возможно, грозит опасность.
— О, надеюсь, что нет, — сказал Розенцвейг. — В любом случае я встречу вас сам в аэропорту. Как-нибудь мы доберемся до того места, куда вам нужно попасть. Могу ли я снять вам где-нибудь комнату?
— Вы знаете, где я обычно останавливался, — сказал Бак, — Но мне кажется, что на этот раз лучше сменить место.
— Отлично, Камерон. Недалеко от отеля, где вы обычно останавливались, есть другой, туда можно добраться на машине и там меня знают.
* * *Рейфорд расположился поудобней и стал смотреть передачу Международной кабельной сети, которая велась из Атланты и распространялась по всему миру. Было ясно, что Карпатиу диктует свою волю директорам программ новостей. Репортажи изобиловали ужасающими картинами войны, кровопролития, страданий и смерти, но в каждом из них с жаром рассказывалось о быстрых и решительных действиях Властелина, направленных на преодоление кризиса и на подавление мятежа. Система водоснабжения была заражена, во многих регионах отключена электроэнергия, миллионы людей остались без крова.
Рейфорд заметил какое-то движение у здания аэропорта. В направлении «Кондора-216» катилась операторская тележка с телевизионным оборудованием. Очень скоро объявили о предстоящем прямом включении репортажа о Властелине Карпатиу, местонахождение которого в данный момент неизвестно. Рейфорд покачал головой и подошел к столу в углу комнаты, на котором лежали канцелярские принадлежности с фирменным знаком авиакомпании «Средний Восток». Он решил написать письмо жене Эрла Холидея.
Логика подсказывала Рейфорду, что он не должен нести на себе бремя ответственности.
Очевидно, что Холидей сотрудничал с Карпатиу и его людьми на «Кондоре-216» тогда, когда Рейфорд об этом не имел ни малейшего представления. Однако для миссис Холидей получалось, что Рейфорд послужил непосредственной причиной смерти своего старого друга и начальника, хотя он даже не знал, каким образом был убит Эрл. Может быть, все, кто был на борту самолета во время полета в Гленвью, погибли. Рейфорд знал, что дело сделано и Эрла Холидея больше нет в живых. Когда он сел за стол, пытаясь написать письмо и с трудом подбирая подходящие слова, огромное черное облако депрессии стало окутывать его. Он скучал по своей жене и дочери, горевал о своем пасторе, переживал из-за потери друзей и знакомых, новых и старых. Как же до этого дошло?
Рейфорд знал, что он не несет ответственности за то, что замышлял Николае Карпатиу против своих врагов. Ужасная, мрачная участь, постигшая землю из-за этого злого человека, не прекратится, если Рейфорд просто бросит работу. Сотни летчиков смогли бы управлять этим самолетом. Он сам научился в течение получаса. Ему не нужна была эта работа, он не хотел и не искал ее. Но знал, что каким-то образом Бог направил его сюда. Зачем? Были ли подслушивающие устройства в системе интеркома, установленные Эрлом Холидеем, непосредственным даром Божиим, позволившим Рейфорду хоть как-то защитить нескольких человек от гнева Карпатиу?
Он верил в то, что этот дар уже помог спасти его дочь и зятя от неминуемой смерти во время бомбардировки Чикаго, и теперь, когда он смотрел телевизионные репортажи с Западного побережья Америки, ему хотелось сделать что-нибудь, чтобы предупредить жителей Сан-Франциско и Лос-Анджелеса о грозящей им опасности. В его душе происходила тяжелая борьба, и он не чувствовал в себе силы выдержать это.
Он дописал письмо с выражением соболезнований миссис Холидей, положил руки на письменный стол и опустил на них голову, ощутив комок в горле, но заплакать не смог. Он знал, что может рыдать хоть двадцать четыре часа в сутки до самого окончания периода Скорби, когда, как обещал его пастор, Иисус снова сойдет на землю и, по выражению Брюса, «явится во славе». Как он жаждал наступления этого дня! Выживет ли он и его близкие, чтобы увидеть этот день, или они станут «мучениками веры», как Брюс? В такие моменты, как сейчас, Брюс хотел быстрой, безболезненной смерти, которая забрала бы его прямо на небеса, чтобы быть вместе с Христом. Он знал, что это эгоистично. В действительности ему не хотелось бросать тех, кого любил он и кто любил его, но перспектива пяти лет такой жизни была почти невыносима.
