Мэтью Джонсон - «Если», 2009 № 08
В интервью ватиканской газете «L’Osservatore Romano» архиепископ Джиротти заявил, что самыми опасными областями — с точки зрения смертного греха — являются биоэтические науки и экология. Также архиепископ зачислил в «величайшие грехи нашей эпохи» аборты и педофилию.
Бывший преподаватель моральной теологии в папском университете, иезуит Джеральд О Холлинс, приветствовал изменение списка «смертных грехов». «Мне кажется, что современные священники не вполне отдают себе отчет в том, что касается зла в нынешнем мире, — говорит О Холлинс. — Они должны лучше представлять социальную составляющую греха и зла, а не думать о грехе лишь на уровне конкретного человека…»
ВОСКРЕСЕНЬЕ. АЛЧНОСТЬ
Хоронили Шурку Литвина.
Я знал, что он долго болел. Даже знал чем. Все собирался зайти, навестить — и медлил, откладывал. Словно боялся заразиться. Вот, навестил.
На 13-м городском кладбище.
Густая компания провожающих топталась у ямы. Рыдала Шуркина мать. Ее успокаивали две дочери. Отца, строительного воротилы, не было — свалился с микроинфарктом. Пьяненький кузен хотел произнести речь. Очень хотел. Его урезонивали шепотом. Шурка лежал в гробу спокойный, деловитый. Казалось, он собрался на работу и только ждал, пока все уйдут поминать.
Отличный гроб. Двухкрышечный. Из азиатской вишни. Тонировка красная, глянец. Модель WASHINGTON Е-8-62 HR. Я специально подошел ближе, посмотрел на табличку. Такой гроб на хорошие бабки потянет. Тыщи три баксов. Надо было все-таки проведать Шурку при жизни. Венки, опять же. Гвоздика, роза, хризантема. Пятьсот баксов. Ирис, хризантема. Триста баксов. Дальше — искусственные. От тридцати до сорока.
Ленты вроде бы бесплатно дают. В нагрузку.
— Не подскажете, ленты дармовые?
— Какое там! — небритый дядька аж вскипел от зависти. — Пятнадцать долларов! Вы поняли? Пятнашка зеленью, и текст не более восьмидесяти символов. Жируют ритуальщики! Золотое дно…
Я быстренько посчитал в уме. 13-е кладбище — в центре города. Плюс поминки. Выходила очень привлекательная цифирка. Жаль, не моя. Мне на такие похороны пахать не напахать. Зароют в сосновом, за окружной. Сотни за три.
Эх, Шурка. Нет чтоб друзьям помочь. Взял и умер.
Земля тебе пухом.
— …сайт правительства, — шушукались сзади не по теме. — Зашел, гляжу…
— Что ты там забыл?
— Они ежегодно свои эмокарты публикуют. Согласно закону.
— Знаю. Вместе с декларациями о доходах.
— Смотрел?
— Я и так в курсе. Усердие, щедрость, любовь. В дни заседаний — самоконтроль и воздержание. По выходным — смирение. Доброта — ежедневно. От 80 % до 101 %.
— Ага. А как в отставку, так все, как у людей. Жадность, гордыня, гнев.
— Ну не скажи. Процентовка остается. На прежнем уровне…
Попик затянул отходную. Узкогрудый воробышек, он басил Шаляпиным. Откуда и бралось? С другой стороны, мне бы его гонорар, я Карерасом запою. Кастратом Фаринелли. «Мерин» на въезде с Пушкинской — зуб даю, батюшкин. Там не панель — иконостас.
Я специально заглянул, когда мимо шел.
Надо было не «кулек» заканчивать, а семинарию. С красным дипломом. Отбасил бы, подтянул рясу, врубил кондишн — и с ветерком… Стоп. Как-то оно сегодня заносит. У меня жадность, а завистью отдает. И еще чем-то попахивает.
Унынием?
Пощупал лоб — нет, здоров. Не хватало еще заболеть. Сейчас на лекарствах разоришься. Упаковка «Фервекса» дороже бутылки коньяка. Антибиотик — вообще караул. В больнице дерут, как с Сидоровой козы. Медсестре дай, доктору дай, санитарка за так стакан воды не принесет.
Надо было в детстве закаляться.
— …грипп, — сказали сзади. — Новый.
— Ерунда, — возразили там же.
— Точно говорю. Из Сомали. Ихние пираты первыми заразились. А там пошло-побежало. Матросня в заложниках сидела, подхватила. Воздушно-капельным путем.
— Не половым?
— Хихоньки тебе… Выпустили заложников, те и разнесли: Швеция, Мексика, Венгрия. Уже до нас добралось.
— И что?
— Циклы сбивает. Недельные. Кто переболел, жалуется: не поймешь, что когда. По карте лень, а тебя от похоти трясет. Завалил бабу — глядь, уже гордыня. Не хочу об всякую шваль мараться. И лень опять же.
— Врут.
— Ну, не знаю. По телику сообщали. Мол, сперва крутит, путает, а дальше вообще лажа. Последствия, значит. Все не вовремя, не по расписанию. Иногда вообще ничего.
— Это как?
— Я и сам не понял. Ведущий — идиот. Рекламная, говорит, пауза…
— Шурик не от этого умер? Не от гриппа?
— Не-а…
Я еще раз пощупал лоб. На всякий случай.
Нищий попался настырный. Он тащился за мной от самого кладбища. Простирал руки, точил слезу. Канючил, тряся кудлатой, отроду не мытой головой:
— На пропитание! Не местные!
Молчу. Прикидываюсь шлангом.
— Погорельцы!
Прибавляю шаг.
— Мама в больнице! Папа в тюрьме…
Не выдерживаю. Останавливаюсь.
— Жадность?
— Ага, — кивает честный нищий.
— Уровень?
— 33 %.
— А у меня — 42 %.
— По воскресеньям?
— Сам не видишь?
Нищий плюет мне под ноги и уходит прочь.
ПОНЕДЕЛЬНИК. ГОРДЫНЯХорошо, что мы не Авраменки. У них тоже гнев с гордыней в один день, как у нас с Лидкой. Только процентовка — закачаешься! Найдут Анькины 79 на Славкины 84+ — туши свет, сливай воду! Наши жалкие 26 на 31 — курам на смех.
Зато ссоримся реже.
Хрен бы Авраменко в такой день согласился пса выгулять! А я ничего. Я не гордый. То есть гордый, конечно. Чероки — лучший пес в мире! Смотрите, завидуйте. Фу, Чероки! Брось гадость! Как тебе не стыдно? Учись у Дика: он никогда…
Куда?! Стой, животное!
Внял, зараза. Взял пример с Дика. Кошку, понимаете ли, Дик увидел! Ты ж вчера с Брыськой только что не лизался, кобелина! Или у тебя тоже циклы? Ну, загнали на дерево — дальше что? Так и будем скакать и лаять до вечера? Ой! Это не Брыська… Это ж Лярва! Ко мне, Чероки! На поводок — и домой, пока Эсфирь Львовна не объявилась. За свою Лярву она нас с тобой обоих на дерево загонит!
Что-то у меня гордыня сегодня не очень… Подкачала.
Дверь квартиры распахивается настежь:
— Я кого просила мусор выбросить?
Становлюсь в позу:
— Пушкина!
— Я тебе покажу Пушкина! Я тебя, в гроб сходя, благословлю! Ты у меня сам застрелишься, бездарь! Марш на помойку!
Пререкаться со вздорной бабой — ниже моего достоинства. И пойду! И выброшу! Пальцы стальным захватом смыкаются на пакете с мусором. Рвется тонкий полиэтилен.
— Еще на пол мне рассыпь!..
Лидка хмурит брови. Нетушки, актрисуля. Не верю. Одарив жену надменной улыбкой, я покидаю отчий дом. Хлопаю дверью. Шествую по лестнице. С чувством собственного превосходства.
