Майкл Коуни - Здравствуй, лето и прощай
Свежий ветерок вынес нас во внешнюю гавань, и стала видна толпа на волноломе. Похоже, там собралась большая часть горожан; люди стояли группами вокруг трех больших пушек, установленных вдоль рельсов для вагонеток; их дула были смело направлены в сторону моря. Снежно-белые грумметы сидели на черном металле с расправленными крыльями, споря из-за территории. Птицы совсем не боялись толпы.
Несколько человек помахали нам, и я подплыл ближе, скользя вдоль каменной дамбы, на которой был построен волнолом.
- Когда придут парлы?! - крикнул я
- Скоро. - Теперь можно было различить отдельные лица: я увидел Ленту и ее отца. Вольфа нигде не было. Лента изо всех сил махала нам рукой. Мы ответили ей и поплыли дальше. Кареглазка изучающе разглядывала меня, и я почувствовал угрызения совести.
- Не останавливайся, иначе она захочет прогуляться с нами, - сказала Кареглазка. Действительно, Лента бежала вдоль волнолома параллельно нашему курсу и улыбалась нам. - Она тоже изменилась, - сказала Кареглазка. Она с недавних пор стала другая, не такая угловатая. Она стала красивее... Почему она такая мерзло красивая? - во внезапном приступе отчаяния тихо всхлипнула Кареглазка, глядя на привлекательную девушку, которая махала нам рукой.
- Она взрослеет и становится более здравомыслящей, - сказал я. - Это происходит со всеми нами. Мы уже не будем прежними после нынешнего лета... и чем-то это меня пугает. Я чувствую себя так, словно очень многое и очень быстро потерял. Но многое и приобрел, - поспешно добавил я.
Оживленные комментарии, послышавшиеся с волнолома, спасли меня от неловкой ситуации. Кареглазка опустила парус, и наша лодочка почти сразу же застыла на вязкой поверхности. Мы ждали, глядя на дорогу, огибавшую дальний берег гавани. Рядом с нами поднялась суматоха. Крупная серебристая рыба, длинная и извилистая, некоторое время билась на поверхности, и грумметы сочли, что ею можно спокойно поживиться. Они с воплями кружили над нами, пикируя на рыбу и нанося ей удары острыми когтями, пока один из них не оказался слишком близко к голове. Рыба щелкнула зубами, ухватила за конец крыла и, нырнув, сумела погрузиться под воду, увлекая за собой груммета. На поверхности, мгновенно успокоившейся, плавало несколько белых перьев. По воде расползлись потеки крови, не растворяясь в ней.
По дороге вокруг гавани с пыхтением проехали три паровых грузовика, непрерывно сигналя, чтобы расчистить себе путь. Их кузовы были забиты людьми в форме; за алыми мундирами военной полиции в первом грузовике следовали более тусклые оттенки формы охранников с завода в двух остальных. Грузовики остановились у начала волнолома, возле лежавших на берегу лодок, и военные спрыгнули на землю, держа наготове арбалеты.
- Надеюсь, никто не станет делать глупостей, - сказала Кареглазка. Не нравятся мне эти люди. Похоже, они хотят стрелять, как в тот раз на новом заводе.
Люди кричали и размахивали кулаками, но в этом шуме слышался голос Стронгарма, призывавший к здравомыслию. Военные построились и маршем направились вдоль волнолома, впереди медленно ехавших за ними грузовиков. Kишь один человек попытался преградить им путь, вырвавшись от удерживавших его товарищей и выскочив на дорогу перед солдатами. Я так до конца и не понял, что с ним случилось. Внезапно он исчез из поля моего зрения, а солдаты неумолимо продолжали шагать дальше. Они остановились возле первой пушки и подождали, пока к ней подъедет грузовик. За домами поднялся еще один столб дыма; вскоре показался локомотив, толкая перед собой по рельсам передвижной кран. Платформа крана была заполнена людьми в алой форме.
За сравнительно короткое время пушки были погружены, военные забрались в грузовики и уехали, преследуемые проклятиями и тщетными угрозами. Стронгарм стоял прямо над нами; голова его была опущена, плечи сгорбились. Лента подошла к отцу и обняла его, поднявшись на цыпочки и шепча что-то на ухо. Он мрачно усмехнулся, обнял ее своей громадной рукой за плечи, и они вместе ушли.
- Послушай, Дроув... - грустно сказала Кареглазка. - Извини, что я наговорила столько глупостей про Ленту. На самом деле она мне нравится, честное слово.
* * *
К тому времени, когда мы обогнули маяк и двигались вдоль обращенной к морю стороны волнолома, против западного ветра, толпа рассеялась. Пушек, в течение трех дней служивших символом решимости Паллахакси защищаться, показать нос властям, заявить о собственной независимости, больше не было. Мне вспомнилось то время, когда отец держал меня под домашним арестом после скандала в "Золотом Груммете".
Мы с Кареглазкой чувствовали себя подавленно. На небе ярко светило жаркое солнце, воздух был тяжелым и влажным. Хотя грумметы полностью очистили поверхность океана от мелкой рыбы, из глубины теперь всплывали рыбы покрупнее и лежали вокруг, сопротивляясь слабо или отчаянно, в зависимости от того, как долго продолжалась их агония. На поверхность из глубины всплывал разнообразный мусор - пропитанные водой и полусгнившие куски дерева, толстые водоросли, всякие отбросы. От океана исходил дурной запах.
- Может быть, все-таки это была не слишком удачная идея - отправиться на лодке в море, - сказала Кареглазка. - Может, вернемся и просто пойдем погуляем? Сегодня мне здесь не нравится.
- Давай проплывем еще немного, - сказал я. - Может быть, за Пальцем будет не так плохо. А сюда приливная волна приносит мусор со всех окрестностей. - У меня было кое-что на уме, но я не желал расстраивать Кареглазку. Я хотел посмотреть, плавает ли все еще тело возле скал, и если да, то попытаться выяснить причину смерти...
Кареглазка грустно смотрела на воду, и я понял, что ее занимают те же мысли. Если тело не было унесено отливом, оно могло плавать неподалеку. Каждый раз, когда мы сталкивались с каким-либо плавающим предметом, она вздрагивала и тревожно смотрела за борт.
- Дроув, - внезапно сказала она, глядя в море, - мне кажется, здесь есть грумоходы. - Она показала на мелькнувшее на горизонте белое пятно.
- Наверное, это грумметы, - попытался я ее приободрить. - Так или иначе, будем держаться ближе к берегу. Мы всегда сможем выскочить на камни, если что-нибудь случится. - Я направил лодку в сторону скал.
Мы миновали то место, где видели тело, но от него не осталось и следа. Неподалеку кверху брюхом плавала большая черная рыба; на ней стоял груммет, вонзив когти в блестящую плоть и подозрительно глядя на нас. Вскоре Кареглазка с видимым облегчением успокоилась, когда вода стала чище и мы обогнули Палец.
- Его больше нет, - сказала она, глубоко вздохнув, словно задерживала дыхание на несколько минут. - Его больше нет, нет, нет!
