Артем Абрамов - Чаша ярости: Мой престол - Небо
Он так и торчал посреди разноцветного зала - обвешанный оружием. Обернулся: ожившие и пришедшие в себя бодигарды стояли у раскуроченного лифта, который, оказывается, вернулся на место, - или его Иешуа вернул? - и никакой активности не проявляли. Игра в "замри": хозяин приказывает, слуги исполняют.
А Иешуа и Хартман по-прежнему стояли друг против друга под развесистым древом познания добра и зла, выросшим в припортовом ангаре на щедрой гидропонике, и вели малопонятную для окружающих беседу.
– А тремя годами позже, на выпускном вечере, вы обнаружили в себе дар и решили, что отмечены Богом, так?
– По-вашему, не отмечен? - Хартман - никакой не Ханоцри! - вновь обрел потерянную было уверенность, даже наглость, повел разговор на равных.
Крис не слышал Иешуа, не слышал Хартмана, блоки у обоих были каменные, непробиваемые, но никаким не паранормальным, а традиционно развитым у любого сапиенса чувством, называемым в народе шестым, довольно ощущал: рановато - на равных. Еще не вечер. Учитель еще даже не начал генерального сражения, он еще только играл полегоньку - как помянутая Мари кошка играет с живой и нахальной крысой.
– Почему ж? - вроде бы заколебался Иешуа. - Отмечены, конечно. Вы неплохо используете свой мозг - не в пример вашим временникам...
– А вы - не в пример вашим... - перебил Комплиментом
Хартман, довольно-таки хамским. Но Иешуа хамства не заметил.
– Только вот используете вы свой дар не ради добра, не ради помощи тем, кто, увы, не владеет таким же или более слабым даром, а ради... - замолчал, не находя определения. Спросил: - Кстати, ради чего, ответьте?
– Мир погряз в грехах, - зло сказал Хартман. - Вы это без устали талдычили аж две тысячи лет назад, а что изменилось? Только хуже стало. Но я могу спасти его. А если мы вместе? Мы вдвоем и с нами - отлично вымуштрованные солдатики... Ну, пусть не весь мир, но хотя бы тех, кто еще не затронут его смертельным вирусом...
– Прекратите демагогию, - раздраженно перебил его Иешуа. - Я, знаете ли, такие речи и сам могу часами произносить - на сколько связок хватит. И произносил - как раз две тысячи лет тому. Надоело... Лучше ответьте: почему вы взяли мое имя? Почему претендуете на родство со мной? Да вообще - кем вы себя считаете, Хартман? Посланцем Бога? Мессией? Самим Богом?.. Вы не тот и не другой. И тем более не Бог. Так кто же вы?
– Я посредник, - твердо сказал Хартман.
– Между кем и кем?
– Между Богом и людьми. Вспомните Книгу Иова. "Ибо Он не человек, как я, чтобы я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас".
– Я не вижу руки Всевышнего на вашем плече, Хартман. С чего вы решили, что имеете право назваться посредником? Вы претендуете на роль Авраама? Но он слышал глас Божий. Может, вам ближе Моисей? Но он говорил с Богом и получил от него Ковчег Завета. Или вам не дает спать моя судьба? Но я ее выстрадал собственной смертью... - Иешуа протянул Хартману руки: на запястьях синели уродливые шрамы от гвоздей, выкованных иершалаимскими кузнецами отнюдь не для римских распятий. А уж как вышло - не вина кузнецов... - Если и возможен вообще сегодня на земле посредник, то это я. Я был избран. А сегодня я снова жив и я здесь. Я вернулся. Вам придется поверить в сей факт, Хартман, и смириться.
– Могут быть два посредника. Я и один - сила. А вдвоем... - не отступал Хартман.
И, услышав эти слова. Мари почувствовала того, кто внутри: опасность она почувствовала. Не для Иешуа, не для Криса, даже не для себя, а для какого-то множества людей, непонятных, невидных, неощущаемых, но тем не менее существующих где-то рядом и не знающих своей судьбы.
– Вы заблуждаетесь, Хартман, - сказал Иешуа. - Вы скверный философ, тем более что из Гарварда вы вышли средней руки литературоведом. Читали, конечно, философию, учили, экзамены сдавали, но - все впустую. Но никакая философия не отменит изначально заложенного в наш мир: между Богом и человеком не нужен посредник. Когда Богу важно что-то сообщить людям, он посылает им некий знак будь то Завет между народом Авраама и Всевышним, будь то скрижали, переданные Моисею, будь то мое служение в земле Израильской и мое возвращение в сегодняшний мир. Когда-то я сказал то, что по-прежнему считаю основой веры в Бога и что умудрился сохранить для потомков не признанный Церковью Апостол Фома: срубите ветку и - Бог там, поднимите камень - и под ним вы тоже найдете Его. Бог - везде. И уж тем более - в каждом из нас. И нужна только вера, чтобы обрести Его в собственной душе. Всего лишь вера, но - бесконечная вера. А бесконечность - понятие малопостижимое, поэтому люди стали искать посредников для общение с Тем, кто - в нас самих. Полагаю, мои Апостолы первыми рискнули назвать себя посредниками, и это им сошло с рук. А потом появились папы, католикосы, патриархи, епископы, священники в тысячах храмов... Имя им даже не легион - армии! И все претендуют на право посредничества, от имени Бога единого осуждают, милуют, отпускают грехи, наказуют. Кто им дал такое право? Именно им? Пусть душа человека сама милует его или наказует. Слабо? Слабо, к сожалению, слаб человек, все ему помощь подавай, даже в самом простом - в разговоре с Богом. Вот он и позволил подменить Бога - Церковью. Адекватно ли?.. А теперь еще вы, Хартман, на мою голову. Вам-то кто подал знак? И какой такой знак?
Хартман поджал губы, огляделся по сторонам, словно боялся, что кто-то посторонний пробрался в местный дизайнерский Эдем и может подслушать тайное, понять его, ужаснуться или восхититься и немедленно сообщить "городу и миру". Потом приблизил губы к уху Иешуа - рост у них был одинаковый - и прошептал:
– Я нашел дверь.
Мари очень хотела услышать, что сказал Хартман, но не смогла. А Крис услышал - не шепот, но мысль, шепоту предшествующую, - и не понял. Дверь? При чем здесь дверь?.. И только Иешуа резко отшатнулся от собеседника, и Мари почувствовала в нем напряжение, и ощущение опасности усилилось еще более.
– Здесь? - только и спросил Иешуа. Хартман кивнул.
– Дерево для вас - мета?
Хартман опять кивнул.
Иешуа неторопливо подошел к дереву, сорвал яблоко величиной с хороший кулак, пару раз, будто примериваясь, подкинул его на ладони и вдруг с силой метнул его в нишу лифта. Чудом сохранившийся на его задней стенке кусок зеркала треснул от удара и осыпался. А Иешуа сунул руки в карманы джинсов и абсолютно спокойно спросил у Хартмана:
– А при чем здесь дети?
– При том, что только дети достойны войти а Царство Божье. При том, что только они еще могут быть очищены от скверны, которой полна Земля, созданная Богом и предавшая Его, ставшая не просто больной, но заражающей все живое на ней. При том, что только они могут услышать, понять и пойти в наступление. Сказано ведь: "Не будете как дети, не войдете в Царство Небесное"...
