Алексей Евтушенко - Стража реальности
– До Китай-города подземкой, а там рукой подать, – сообщила Марта. – Сам справишься, большой мальчик. Да еще и детектив в придачу.
– Конечно, справлюсь, – заверил я. – Прямо сейчас и съезжу.
– Давай. А я, пожалуй, еще посплю часок. Отпуск, значит, отпуск.
– Так ты согласна?
– Почему бы нет? Я же говорила тебе вчера, что мне это все обрыдло. Ты же вроде мужик хоть и странный какой-то, но в целом неплохой. И в койке мне подходишь, что немаловажно, и зла я в тебе не чую, а это главное. Давай попробуем.
– Отлично, – улыбнулся я. – Тогда, если не трудно, дай пару рублей на проезд. Веришь, вообще ни копейки в кармане нет.
– Как интересно, – усмехнулась она. – Золото есть, а денег ни копейки?
– Говорю же – проблема с наличными. Бывает, – сказал я. – Не волнуйся, верну с лихвой.
– Да я и не волнуюсь, – сказала она тихо. – С чего бы? Только ты все равно возвращайся, хорошо? Я буду ждать.
Мне нравится сравнивать Москву из разных альтернативных реальностей. Искать различия и общие места. Восхищаться и ужасаться. Испытывать чистую детскую радость и взрослую привычную грусть. В равной степени удивляться человеческой глупости и мудрости, недальновидности и прозорливости, жажде наживы и чувству прекрасного. Я вообще люблю Москву. Она – давняя моя слабость. И хотя во всех реальностях и на всех континентах есть немало городов, которые милы и любы моему сердцу, Москва держится среди них особняком. Не только потому, что она столица России и я прожил в ней много счастливых и не очень лет и зим, нет. Просто Москва, как мне кажется, и в самом деле уникальный по внешней красоте и внутренней силе город. Город, который всегда щедро платит тому, кто с ним честен. И не всегда эту плату можно выразить в денежном эквиваленте. Говорят, Москва высасывает из человека все хорошее, превращает его в жадное и эгоистичное существо, способное беспокоиться лишь о собственном благополучии.
Не согласен.
Да, подобное случается, не спорю. И случается нередко. Особенно с теми, кто приезжает Москву, что называется «покорять», и готов ради этого на все. Что ж, они и получают именно ту плату, которой достойны и которую заслужили: деньги и сомнительную славу пополам с жадностью и насмерть задавленной совестью. Только при чем здесь Москва, совершенно не – понятно. Она ведь никому ничего не обещала, верно? И никого зря не обнадеживала. Нет. Она всегда честно предупреждала: «Получишь то, что заслужил. А слезам я не поверю, так и знай».
Эта Москва, как и все прочие, имела свои отличия. Главное из которых состояло в том, что к старой исторической застройке здесь относились гораздо бережнее, чем, например, в Москве моей, изначальной реальности или той альтернативке, в которой я работал последние два года. Это стало ясно сразу, как только я доехал за десять копеек на местной подземке (весьма отличается от нашего метро, весьма) до центра, а именно до площади Лермонтова, располагающейся точно на пересечении улицы Тверской и Страстного бульвара.
Все-таки к этому невозможно привыкнуть… Я присел на случившуюся незанятой скамейку тут же на Страстном и неторопливо закурил, разглядывая бронзового поэта на другой стороне площади, стоящего лицом ко мне. За моей спиной высилось восьмиэтажное здание газеты «Русский вестник» с явными следами конструктивизма на фасаде, а рядом негромко шелестел листвой, хрустел шагами и шуршал шинами Страстной бульвар. Без Страстного монастыря и с большим красивым фонтаном на месте кинотеатра «Пушкинский» в нашей реальности.
Значит, площадь Лермонтова. Очень интересно. Такого нам раньше не попадалось.
Неизвестный скульптор изобразил Михаила Юрьевича в военном мундире. С саблей на левом боку и с раскрытым томиком в правой руке. Надо понимать, собственных сочинений. Впрочем, в книгу великий русский поэт не смотрел, взгляд его был устремлен поверх площади его имени куда-то в недоступную нам, простым смертным, поэтическую или какую-то иную даль. Выглядел Лермонтов не многим моложе меня с моими сорока семью годами, и я подумал, что если в этой альтернативке Лермонтов стоит выше Пушкина на лестнице народного признания, то впереди нас всех ожидает масса интереснейших сюрпризов. Это было понятно и раньше, но, так сказать, теоретически, а теперь стало совершенно очевидным.
Надо было идти. Я бросил окурок в урну, спустился в подземный переход, вышел на Тверскую и, не торопясь, двинулся по направлению к Кремлю.
Я специально выбрал этот длинный пеший маршрут: от Страстного – через Красную площадь – в Китай-город. Потому что только так, в пешей прогулке, можно было набраться впечатлений и сделать необходимые наблюдения. На первый взгляд сам собой напрашивался вывод о том, что события 1917 года с захватом власти большевиками, Гражданской войной и последующим строительством нового во всех отношениях общества здесь если и произошли, то не имели столь разрушительных последствий для города в частности и России в целом, как в уже упомянутых мной реальностях. Собственно, не нужно было обладать какой-то особой проницательностью, чтобы это понять – сама по себе архитектура может рассказать многое тому, кто хочет и умеет читать каменные книги городов.
Впрочем, архитектура архитектурой, а исторические факты историческими фактами. Предполагать я мог все, что угодно, но точное знание о прошлом и настоящем этого мира скрывалось в тех источниках, доступ к которым у меня пока был ограничен. То есть на данный момент из всех возможных источников я мог в полной мере воспользоваться только одним – свежим номером газеты «Русский вестник», купленным мной в киоске неподалеку от дома Марты. Но и его просматривать я не спешил – слишком много впечатлений на меня сразу навалилось в этом мире, и все их следовало хоть как-то упорядочить. Что сделать было весьма нелегко, ибо количество этих самых впечатлений по мере моего приближения к Китай-городу не уменьшалось.
Поэтому к тому времени, как я пересек Красную площадь (без мавзолея Ленина) и добрался через Варварку к Хитровке, мои глаза и мозг хоть и продолжали с прежним вниманием фиксировать особенности этой новой для меня Москвы, но душа и сердце уже несколько успокоились и воспринимали окружающее с несколько отстраненным и холодноватым профессионализмом.
На Хитровском рынке мне не пришлось долго искать того, кто купил бы у меня золото, не спрашивая документы, – знакомая и по собственной реальности, но иным временам рукописная табличка «Куплю золото» если и не бросалась в глаза, то особо и не пряталась.
Сначала я продал за сто семьдесят рублей (двадцатку удалось выторговать) один пятидесятиграммовый слиток невзрачному парню в потертом джинсовом костюме и скучным выражением лица, а затем, убедившись, что деньги не фальшивые, вернулся, и он охотно приобрел у меня еще сто граммов золота по той же цене. Таким образом я стал обладателем весьма неплохой для этой альтернативки суммы в пятьсот десять местных рублей, и у меня еще оставался НЗ размером в сто пятьдесят граммов золота.
